— Надюша, ты гений! – искренне сказал я, целуя мою любимую женщину в висок.
— Я знаю, - вздохнула та.
Оставалось главное – понять, как вновь поступившая информация может помочь моему подзащитному. И тут же я догадался - никак. Аленкову как никому другому удобно было подбросить капсулу с фенобарбиталом, потому как отношения с женой он поддерживал и время от времени в ее квартире бывал. Разве что теперь не имело смысла, был ли он в Петербурге двадцать восьмого августа или не был – на этом я и попытаюсь сыграть, чтобы попытаться освободить Гришу хотя бы под подписку о невыезде.
И все-таки - зачем Аленков приезжал в тот день в город? Почему не хочет об этом говорить начистоту даже со мной? Почему так упорно твердит, что виноват в смерти жены? А может, и правда виноват… Допустим, Аленкова позвонила ему двадцать восьмого, наговорила гадостей – женщины умеют одной фразой настроение портить. Он взбесился, поехал в Питер, основательно с женой поскандалил, после чего вернулся на свои раскопки, а она наглоталась таблеток…
Я понял, что гадать бесполезно – мне нужно собрать побольше информации об отношениях четы Аленковых, а помочь мне в этом могли только приближенные к их семье. В подругах Дарьи, по моим данным, числилась лишь Захаровой. В надежде, что свидетельница уже вернулась, я поехал на Васильевский остров, где та жила.
Дверь в квартиру Захаровой меня озадачила. Много таких дверей я повидал за время службы в РУВД: держалась она на одной петле, вторая вместе с куском ДСП торчала наружу. С другой стороны крепилась к косяку – тоже вывороченному, но грубо прибитому двумя гвоздями. Квартирку вскрыли и, похоже, совсем недавно.
Двух парней, куривших у окна между лестничными пролетами, я заметил не сразу и пару секунд недоуменно их рассматривал. Те, в свою очередь, смотрели на меня. Это явно были не бесприютные бомжи: оба замерли и даже, по-моему, не дышали, но стоило мне сделать одно неверное движение, как они оказались бы рядом.
Я еще раз скользнул взглядом по двери Захаровой и – вдавил звонок ее соседей.
— Кто там? — настороженно спросил женский голос.
— Полиция! – нагло соврал я и невзначай продемонстрировал парням корочки адвокатского удостоверения, благо, если не приглядываться, они очень похожи были на полицейские.
Дверь приоткрылась на длину дверной цепочки: пара огромных глаз за увеличительными стеклами очков внимательно читали надписи в удостоверении, а я оглянулся назад. Только уже не растерянно, а оценивающе, примерно так рассматривал свой контингент Лихачев и его коллеги. Парни так и сверлили меня взглядом, но не двигались.
Дверь захлопнулась и тут же отворилась полностью.
— Заходите, — хозяйка – худенькая старушка – с ненавистью глянула на тех же парней и захлопнула дверь за моей спиной. Потом торопливо повернула все замки, плотно притворила и внутреннюю дверь. Деловито подтолкнула меню в сторону кухни – снова закрыла дверь. Села на табурет и потом только прояснила ситуацию:
— Так ты, сынок, адвокатом, значит, будешь? К Захаровым?
— Да… Их, я так понимаю, дома нет?
— Лиля уехала – куда не знаю, не спрашивай! Тамара Васильевна тоже у подруги живет, но каждый день квартиру навещает…
— Сегодня она уже была? — осторожно спросил я.
Старушка внимательно на меня посмотрела:
— А тебе, сынок, она зачем?
— Мне вообще-то с Лилей поговорить нужно. У неё недавно подруга погибла... А что тут случилось?
— Так ты не знаешь, — недоверчиво оглядела меня старушка, как будто прикидывая, имею ли я отношение к тем двум, на лестнице. – Ну, слушай. Меня, сынок, Антонина Николаевна Нестерова зовут. В конце августа это случилось, в пятницу. Уже под утро слышу – звонят к Тамаре Васильевне. Долго звонили. Потом стучать начали. Потом ругаться на всю парадную. Потом слышу: треск – дверь ломают... Я в полицию-то, конечно, уже позвонила, а они все не едут и не едут! В квартиру к Тамаре Васильевне ворвались, разговаривали о чем-то негромко, потом ушли. Полиция только через час приехала, а Лилечка – сама заплаканная, растрепанная – выбежала в парадную: "Уезжайте, — говорит, — сами разберемся". Долго они препирались, потом уехали.