– На сегодня, наверное, достаточно? – спросил он.
– Да, пожалуй, хватит.
– Вы не возражаете, если мы завтра после встречи с нотариусом заберём вас с собой в посёлок и осмотрим дом вашей сестры?
– Как же я могу возражать, я обязана вам помогать… Как буду себя чувствовать, – добавила она.
Я помог ей встать с кресла. Её энергия куда-то неожиданно подевалась, взгляд потух. Она беспомощно улыбнулась, растянув вишнёвые полоски губ.
– Если только родственнички мои да кровиночка Вадима ключи от дома прямо там, у нотариуса, не отнимут.
– Вот и замечательно, – заворковал шеф, но я не понял, что было для него замечательным. – Не отнимут, даже не думайте об этом и не беспокойтесь. А сейчас вам надо отдохнуть, я понимаю… Извините, девятый день, а мы вас задерживаем… Вы сейчас, наверное, к племяннице? – деликатно спросил он, стараясь напоследок выжать из клиентки что-нибудь ещё.
Она махнула в сторону шефа протестующей ладошкой.
– Господь с вами… Они же мою сестру так и не простили. Особенно муж Ленкин. Как прикажете мне с ними вместе Свету вспоминать?.. Мы с сыном вдвоём посидим, помянем.
Старушка заулыбалась вдруг и, приложив сухонькую руку ко рту, будто собираясь выдать нам тайну, перешла почти на шёпот.
– Сашка тётку просто обожал. – Она вскинула бесцветные брови и закачала головой, чтобы нам были понятны чувства её сына. – Подростком влюбился в неё по уши. Мы с отцом не знали, что делать. Целая проблема была. До восемнадцати лет мучился, пока в армию не ушёл.
И баба Катя, мобилизовав остатки энергии, стрельнула в нас напоследок озорными глазками.
– А когда зять вашей сестры Игорь Ветров видел тещу последний раз? – не удержался шеф от вопроса, игнорируя воспоминания нашей клиентки о периоде полового созревания её сына.
– В позапрошлом году на юбилее Светланы, на семьдесят лет. Ленка его уговорила поехать.
– Спасибо за ответы, – закончил шеф.
– Адрес нотариуса оставьте, пожалуйста, – попросил я.
Она порылась в ридикюле, извлекла из него визитную карточку и подала мне. Я списал адрес, помог ей одеться и проводил до такси. Сын бабы Кати поблагодарил меня за чай и на прощание так крепко пожал руку, что мне пришлось в ответ очень сильно напрячь кисть, чтобы она не превратилась в раздавленную лепёшку.
Глава 5
Утро следующего дня выдалось особенно холодным. Шеф обещал подобрать меня в десять, но уже пять минут как опаздывал. У меня начали замерзать ноги, и я принялся пританцовывать на тротуаре недалеко от входа в метро. Я беспрестанно приподнимался на носки, с нетерпением высматривая его тёмно-красную Шкоду в потоке машин, будто это могло ускорить её появление.
Выбор чешского автомобиля – это у шефа оттуда же, откуда и любовь к хорошему чешскому пиву, – из далёкого прошлого. За время нашего с Юрием Львовичем знакомства я кое-что узнал о нём. Это было непросто. Я воссоздавал историю предков шефа на основании его редких обмолвок и ещё более редких и коротких откровений. Моя любовь к деталям сыграла свою роль: по крупицам я кое-что сумел собрать, дополнив картину игрой собственного воображения, иначе полотно представляло бы собой чередование невыразительных мазков.
Леопольд Венцлович Яних, прадед Юрия Львовича, был чешским крестьянином, хотя не исключено, что в роду его перемешались и австрийцы с поляками. Трудовая деятельность его была сугубо мирной: он занимался кормами и выращиванием бычков на мясо. Но это не мешало ему иметь политические воззрения. Что касается этих самых воззрений, то он смолоду заразился национальной идеей создания независимого чешского государства, на протяжении полувека изнывающего от несвободы в составе Австро-Венгерской империи.
Когда началась Первая мировая война, Леопольда призвали в армию, и он с неохотой начал воевать против России. Но воевал недолго, поскольку вскоре подвернулась оказия, и он сдался в плен русской армии. После этого был зачислен в ряды чешской дружины и с энтузиазмом бегал в атаки с винтовкой наперевес теперь уже с востока на запад, веря, что приближает торжество чешской национальной идеи. Даже принял участие в последнем успешном наступлении русской армии в Галиции в июле семнадцатого года, остался в живых и получил на грудь Георгиевский крест.
Входивший в состав русской армии Чехословацкий корпус набрал к концу войны такую силу, что, когда в самой России наступило смутное время смены власти, обнаружилось много желающих заручиться поддержкой корпуса для достижения своих целей. Выслушивая речи агитаторов разных мастей, командование корпуса поочередно склонялось то в одну, то в другую сторону и в итоге приняло решение ни за чьи интересы кровь не проливать, прорываться во Владивосток и оттуда возвращаться в Европу морским путём.