– Чего это ради ты возишься с ружьем? – обратилась она к нему.
– Просто так, дорогая моя, хочу ржавчину отчистить.
– А! Только и всего, что отчистить ржавчину; зачем же тогда заменять кремень? Боже мой, Santa Virgen! Что это ты делаешь? Порох! Пули! Хочешь зарядить? Это неосторожно, не надо, прошу тебя; может случиться беда, кто-нибудь наткнется.
– Беда… Может быть!..
– Но зачем все это, – ответь?
– Зачем! Тебе хочется знать? Ну что ж, – я должен завтра поехать в глухие места, дров надо закупить; дороги кишат разбойниками; без ружья лучше не ходить. Амада, а где мой cuchillo?[104] Он был тут, но я что-то его не нахожу.
– Вот он, милый, но зачем тебе понадобился еще и кинжал? Все для тех же разбойников?…
– Это уж как господь приведет!
Выслушав все эти тирады Баррау, Амада без единого слова закончила стряпню и накрыла стол для ужина. Муж ее прохаживался перед хижиной взад и вперед большими шагами и время от времени с нетерпением поглядывал вдаль. Взволнованная и расстроенная, Амада продолжала заниматься хозяйством, ее терзали самые разноречивые мысли, множество догадок, одна страннее и нелепей другой. Она отдала бы самую сладострастную из своих ночей и даже свои золотые четки, чтобы только поскорее наступил завтрашний день или чтобы суметь что-то прочесть в самых сокровенных уголках сердца Баррау. Много раз у нее вырывался глубокий вздох: «Alma de Dios![105] Сохрани рабу твою. Ангел хранитель, отведи руку Баррау, как ты удержал руку отца нашего Авраама!..».
Пабло нашел Хуана Касадора, когда тот собирался на танцы и с увлечением наигрывал что-то на своей надтреснутой мандолине, из которой доносились гнусавые звуки.
– Хозяин прислал меня, – сказал он, – передать вам табачку с королевских посадок и звать вашу милость на ужин; не велено без вас возвращаться.
Удивленный и обрадованный, Касадор поблагодарил Пабло за добрые вести и пустился в путь.
Дорогой он не мог сдержать веселости и ломал голову: «Кто бы это мог надоумить Жака на такие любезности? – спрашивал он себя. – Он ведь такой мрачный, давно уже он старается всячески меня отдалить, это не иначе, как Амада. А что, если это действительно ее влияние? Нет, быть не может! Выходит, она меня немножечко любит? Любит… любит… Нет, я слишком несчастлив!».
III
Traycion y traycion[106]
Заметив Хуана еще издалека, Жак, расхаживавший взад и вперед перед хижиной, пошел ему навстречу. Он дружески поздоровался с ним, наговорив всяких любезностей, на которые Касадор ответил так же приветливо. В ту минуту, когда они входили, Амада вздрогнула и, незаметно воздев глаза и как бы взывая к милосердию божьему, поспешно перекрестилась, после чего обернулась к ним.
– Doy a usted la bienvenida,[107] – спокойно сказала она Хуану Касадору. – Можно уже садиться за стол, все готово.
– Bien esta, querida,[108] – ответил Баррау, усаживая Хуана по правую руку от себя. – Companero![109] Давненько я не имел счастья поужинать с тобой; нужно отметить и достойно отпраздновать нашу встречу. Откупорим-ка несколько старых бутылок и попытаемся, старина, вновь обрести уют наших прежних мальчишников, которых еще не украшало присутствие милой Амады; тот, кто откажется, наречется трусом и подлецом!..
– Браво! Браво! Пусть так и будет, – сказал Касадор, – согласен, а проигравший заплатит штраф; берегись, Баррау!
– Compadre,[110] прибереги соболезнования для себя; Хуанито, сколько раз я тебя хоронил; берегись же, cobarde.[111]
С этими словами Баррау глубже заткнул торчавшую рукоять кинжала. Следившая за ним глазами Амада в ужасе закричала; оба тотчас подхватили ее, стали спрашивать, что с ней такое, стараясь оказать ей помощь, однако она быстро овладела собой.
– Пустяки, – сказала она, – сердце что-то забилось, вот я и вскрикнула.
– Как ты меня напугала! – сказал Жак.
– Вы мне вскружили голову и сердце, – пробормотал Касадор.
– Ах, Хуанито, хитро сказано, вот так признание.
– Я это сказал без задней мысли и не ставлю себе в заслугу.
– Что ты на это скажешь, наша Амада?
– Боже правый! Баррау, это может наскучить!
– Hv ладно, друзья, пошутили и не будем больше об этом говорить; dexadas las burlas,[112] выпьем по этому поводу! Амада сходила бы за бурдюком хереса в погреб. Или нет, не беспокойся, я сам схожу, тебе не найти. Вот я схожу, Хуанито, и ты скажешь свое мнение.
– Не будем терять времени, Амада, любимая, мы здесь одни, скажите мне, это вам я обязан этим счастьем?