Выбрать главу
Но все ж, откуда вы? Ложась на гладь эбенаИ кости, вся в перстнях,Не девичья ль рука игрой самозабвеннойСмущает так меня?Прислушиваюсь вновь. И кажется, ребенкаЯ слышу: наизустьОн учит свой урок, и песня льется звонко.Но отчего в ней грусть?
Нет, что я! Голоса, стук, топот в доме людном —То гомон кутежа:И стены, и полы, и люди – безрассудноВсе кружится, дрожа.Свист, ржанье лошадей, лакеи, фаэтоны,Смех от острот пустых,Вихрь факелов, цветов, а рядом – нищих стоны,Грязь и лохмотья их.
Вот он каков, разгул полночных вакханалий!Роскошества дворца,Богатства, славы блеск… А я один печален,Терзанью нет конца.И чудится: помост, ведут еврея. Боже!Меня, меня ведут!Вельможи и попы вокруг. Костер разложен.И близок скорый суд.
Мне тяжко от всего, что зло и слепоНуждою взращено.Вплеталась в жизнь любовь, шла золотом по крепу,Но нет ее давно!О бедная моя, тебя с собою рядомДорогой маятыЯ долго-долго вел, но посильнее ядомУбила горе ты!
Так что же медлю я, нащупав сталь кинжала?Украдкою взглянутьБоюсь. Рука дрожит. Хоть распороть решалаИзмученную грудь…Гонюсь за тенью, той, всей жизнью яму вырывСебе же самому.И все-таки живу – на гноище, как Иов,[28]Не зная, почему.
Гимн солнцу
Пустынна леса глушь. Иду один туда я,Тропинкою ведом,В отчаянье, в тоске, и на землю кидаюсьБесчувственным скотом.Чтоб голод заморить, лежу, уткнувшись в камень,И солнца рад лучу.Испить усталыми горящими глазамиЯ свет его целительный хочу.
Скупа в столице власть: наемные клевретыИскусно тут и тамТоргуют на ходу и воздухом, и светом —Их покупал я сам!Но мы нигде тобой, о солнце, не забыты:В столице и в глушиТы мудро светишь всем – от нищенки забитойДо короля, что судьбами вершит.
Отрывок стихотворения, озаглавленного «Счастье и несчастье»
Ты птица вольная, мой бард! Твоя такаяСудьба – часами петь средь зелени и вод;Так аист медленно по берегу шагаетИ славит радостно закат или восход.Ты птица вольная, мой бард! Тебе ли нрав свойУпрямый изменять, уединенья друг?Чужда тебе корысть, и все твое богатство —В лохмотьях плащ, кинжал[29] да тишина вокруг.Теперь поэт не тот – угодливый и сладкий,Всегда во фраке он; он – щеголь завитой,Он – попка, баловень господ богатых, падкийТрещать без умолку из клетки золотой.Откормлен и чванлив, над выдуманным горемОн щедро слезы льет, отведавши гуся;Как шпагою, зонтом он потрясает в спореИ призывает смерть, лекарства припася.Дворцы и выезды, красотки, карнавалыОдышливо ползут в его тяжелый стих.Ему ли к беднякам заглядывать в подвалы?Он словом бархатным бесстыдно хлещет их.Слепцы, одумайтесь, кичиться погодите;Вкушайте радости, твердя, что мир хорош,Но вирши хилые в ливреи не рядите —Мы стерпим нищету, но мы отвергнем ложь!Смелей будь, ложных солнц остерегайся света,И сколько б на пути ни выпало тягот,Умей их пережить – они нужны поэту,Он только в бедности свободу познает!Я умереть хотел, и даже не однажды,И счастлив был тогда, теперь же, признаюсь,Мне ненавистна смерть; я жалок, я боюсьВо тьме ее шагов. И зол: я крови жажду.
Нужда
По смеху звонкому, по радости бурливойСочтете вы мой вид здоровым и счастливым;Решите, что меня тщеславье не томит,Что совесть не грызет, что не терзает стыд.Но под твердынею его сокрывшей, грудиЧужого сердца жар не распознают люди.То – потайной фонарь: увидев, не сробей,Сумей открыть его. Иль вдребезги разбей!
Когда тебя, Андре мой бедный, под конвоемНа казнь везли,[30] о брус железный головоюТы бился в ярости – в преддверье пустоты:Для счастья родины так мало сделал ты!Не так же ль, в ужасе пред бездной неоглядной,Отчаяньем, тоской снедаем беспощадной,Все проклинал я сам. Я небесам грозилПод тяжестью оков – и набирался сил.
Оковы… сил приток… Горька поэта участь:Он мог бы богом стать, но умолкает, мучась.Закован в цепи тот, кто время упредит.Наш прозорливый век покойникам кадит.Трудись, чудес не жди – их нет теперь, должно быть.Трудись! Трудись!.. Но как? Нужды бушует злобаИ душит мысль и стих и угнетает дух.Как лютня ни звучи, я голоден – и глух!Ах! От таких вещей сердце кровью обливается!..Не будем же говорить об этом.
вернуться

28

Иов – библейский персонаж, человек, которого бог, чтобы испытать его веру, подвергает самым ужасным бедствиям.

вернуться

29

Борель считал, что кинжал должен быть неизменным спутником поэта. Это орудие справедливого возмездия и борьбы. Тотчас после революции 1830 года, когда еще свежи в памяти июльские события, когда в Париже одно за другим происходят новые столкновения – нападение на аббатство Сен-Жермен. Л’Оксерруа, баррикадные бон на улице Клуатр Сен-Мерри – Борель воспевает обагренный кровью кинжал.

Dors, mon bon poignard, dors, vieux compagnon fidèle,Dors, berce par ma. main, patriote trésor,Tu dois êlie bien las? Sur toi le sang ruisselleLl du choc de cent coups ta lance vibre encore(Rhapsodies Sanculotide)

(Спи, мой кинжал, спи старый верный друг, спи, сокровище патриота, рука моя баюкает тебя. Ты, должно быть, устал. На тебе еще видны следы крови, и твой клинок еще дрожит от множества нанесенных ударов Рапсодии Санкюлотида).

вернуться

30

Имеется в виду Андре Мари Шенье (1762–1794) – выдающийся французский поэт, погибший на гильотине. До 1819 года, когда впервые появились его «Сочинения», изданные Анри де Латушем. А Шенье был почти неизвестен во Франции Затем, в 20 – 30-е годы, его литературная и общественная судьба становится предметом внимания в критике (Шарль-Огюстен Сент-Бев, Франсуа Вильмен, Виктор Гюго, Постав Планш) и в художественных произведениях (роман Альфреда де Виньи «Стелло Консультации Черного Доктора»).