Выбрать главу

– Вчера еще я так не говорил; вчера я был еще обольщен обманом, но со вчерашнего дня не одна повязка упала с моих глаз; никто не был так чувствителен, как я. Чем возвышенней и прекраснее сны, тем мучительней и пошлее пробуждение. Вчера я был нежен, сегодня я стал свиреп. Всеми силами моей души я полюбил женщину. Я поверил, что и она любит меня, а она меня разыгрывала. Я считал ее искренней, она оказалась низкой и подлой! Я верил, что она простодушна, невинна, чиста, а она оказалась продажной! О ужас! А ведь единственным, что меня удерживало в этом мире, была любовь, любовь к этой женщине!

– Горе ваше мне понятно, но все это вполне поправимо. Просто одно из тысячи похождений молодости, каких у вас еще будет немало: пожалуйста, не привыкайте из-за этого каждый раз себя убивать. Все, что вы мне рассказали, никак не может быть серьезной причиной для самоубийства. Знаю, знаю, разочарование бывает иногда очень горьким; но сильный и мыслящий юноша, как вы, должен уметь преодолеть еще и не такие трудности. Все это какое-то ребячество, и если всем нам еще доведется жить снова после того, как на нашей земле не останется ничего живого, вы обретете новую оболочку и спокойствие, вы, разумеется, сильно устыдитесь того, что когда-то пожертвовали собой ради такой малости, такого пустяка.

– Как я уже сказал вам, я принял решение покинуть жизнь еще до постигшей меня катастрофы; только любовь заставляла меня откладывать исполнение этого плана. Я даже не уверен, встреть я другую, попадись мне женщина достойная и верная, не расстался ли бы я со своим намерением. Но сейчас все изменилось, я поклялся с собой покончить; клятву преступать нельзя.

– Видите, я, оказывается, был прав, сочтя вас помешанным.

– Помешанным!.. Скажите же мне тогда вы, который в своем уме, что мы делаем на земле? Для чего, зачем мы тут? И вообще кто мы такие, жалкие гордецы? Или все дело лишь в том, что мы подлежим воспроизведению и уничтожению?

– Вы сошли с ума!

– Мы отклонились в сторону, давайте вернемся к причине моего посещения: еще раз умоляю вас, исполните мою просьбу; я оплачу все издержки.

– Какую просьбу? Чего же вы, собственно говоря, хотите?

– Сущий пустяк. Я просто хочу, чтобы вы меня гильотинировали.

– Никогда, друг мой, это чистейшее чудачество. Даже если бы я захотел, я бы не мог. Увы! Да не допустит господь, чтобы я нанес вам даже ничтожную царапину.

– Почему? Разве вы не вправе, разве вы не вольны делать что вам заблагорассудится? Общество вручило вам скрипку, так разве вы не вправе на ней играть сколько душе угодно? Разве оно может запретить вам оказать кому-то дружескую услугу?

– Что верно, то верно, общество оставило мне в наследство плаху, а вернее, отец отписал мне гильотину наместо всего движимого и недвижимого имущества. Но общество сказало мне: будешь играть на своей скрипке только для тех, кого мы сами к тебе пришлем.

– Так вот оно-то меня и послало.

– Ну уж нет.

– Вот именно, меня привело мое отвращение к этому обществу.

– Вы сразу пришли ко мне, мой милый, а так это не делается. Вы по столбовой дороге прикатили, а надо было взять в обход; извольте-ка вернуться да пройти через жандармов, через тюрьму, тюремщиков да судей.

– Так вы решительно не хотите оказать мне эту услугу? Вы неучтивы. Но господи боже мой! Я вовсе не прошу непременно делать это среди бела дня, на глазах у всего Парижа, посреди Гревской площади: это наше частное дело, обставим все по-домашнему: там вот, в уголке вашего сада, все равно где, по вашему усмотрению. Видите, какой я покладистый.

– Нет, это невозможно: убить невинного!

– А разве у нас это не делают каждый день?

– Я не убийца.

– Как это жестоко – отказывать в том, что вам ровно ничего не стоит!

– Я не душегубец.

– Может быть, я вас обидел, но я этого не хотел; вы не какой-нибудь разбойник, я это знаю; всем известны ваше человеколюбие, ваша филантропия.

– Если вы искренно желаете смерти, самый простой выход – самоубийство: первое попавшееся оружие, пистолет, наконец, ваш скальпель…

– Нет, мне это не подходит, не будет полной уверенности в успехе; рука может дрогнуть, вот и оплошаешь, может произойти, как говорится, осечка. Можно себя покалечить, изуродовать.

– Очень жаль.

– А ваш способ такой быстрый, такой верный; прошу вас в виде компенсации за всех тех, кого вам пришлось обезглавить, умоляю вас, отрубите мне голову по-дружески.

– Не могу.

– Но это же нелепо.

– Не будьте навязчивым.

– Ладно же, не хотите по-хорошему, так вас заставят меня убить. Если дело лишь за тем, чтобы пройти через жандармов и судей, что же – и пройду!

– Вот тогда я буду вашим покорным слугой.