– Что вы там еще воркуете?
– Согласитесь, а в таких делах стыдиться нечего, вы ожидаете девицу, мадмуазель Филожену, только напрасно вы ждете, разве что чудо случится, да чудеса-то нынче вышли из моды. Не придет она, ручаюсь вам головой.
– Во всяком случае, не вам ей в этом помешать.
– Не зарекайтесь, господин полковник Фогтланд.
– Откуда вы знаете, как меня зовут? Разрази меня картечь! Ничего не понимаю.
– Вы рассчитывали найти здесь только мраморного кабана, а нашли двух, да вдобавок одного живого, и он готов с вами драться!
– Нет, сударь, я нашел всего только кабана и свинью.
– Вы предоставляете мне выбор оружия?
– Никак и у вас есть чувство чести! Все в мире перевернулось. Вы вообразили себя солдатом, дитя мое, вы ведете себя, как бретер. Ну, что же, вы и прогадали, и выгадали. Урок-то я вам дам хороший.
– Хватит этого покровительственного тона, вы мне жалки, хоть вы и рубака.
– Разрази меня картечь! Сопляк бунтует.
– Не подходите ко мне, господин карабинер, от вас несет конюшней!
– Хлыщ! Дай я себе волю, я бы тебя отшвырнул сапогом.
– Вглядитесь в меня получше, похоже ли, что я трушу? Мужчина есть мужчина. Знаете, что может сделать сила воли? Ваш император, чьи следы вы благоговейно целовали, был вам, как и я, всего до пупа! Да, прошли те времена, когда солдафон стоял превыше всех и награждал тумаками граждан, времена, когда перед рекрутом в карауле трубку изо рта вынимали. Вам придется со мной драться!
– Вы этого хотите, что ж, я буду драться; в буквальном переводе это будет значить – я вас убью.
– Ну, это как сказать! Плохой цирюльник как раз может искромсать щеки.
– Итак, завтра утром. Где мы встречаемся? Булонь или Монмартр?
– Монмартр.
– В котором часу?
– Назначайте сами.
– В восемь.
– Хорошо.
– Хоть всякий мужчина есть мужчина, как вы изволили изящно выразиться, я не люблю неизвестности: разрешите узнать ваше имя.
– Пасро.
– Чем вы занимаетесь?
– Студент.
– Разрази меня картечь! Жалкие харчи!
– Если бы нам не предстояло биться насмерть, я принес бы мою сумку и предложил свои услуги, чтобы сделать вам перевязку; зато в случае, если вы, чего доброго, пожелаете, чтобы я вас вскрыл и набальзамировал после того, как вы испустите дух, то честь имею просить вас считать меня покорнейшим слугой.
– Так вы медик? Мы, оказывается, с вами собратья.
– Я собрат многим людям.
– Господин школяр?
– Господин солдафон?
– Однако, разрази меня картечь! Девица-то, видно, не придет!
– Полагаю, что нет.
– Может, я понапрасну давеча погорячился? Может, вас прислала Филожена, чтобы предупредить, что не придет на свидание? Может, она больна?
– Серьезно больна.
– Вы что, ее лечите?
– Да, лечу.
– В таком случае примите мои извинения, я так грубо с вами обошелся, но я ведь не знал…
– Завтра, в восемь часов утра на Монмартре!
– Умоляю вас, скажите мне только, как ее здоровье? Что с ней случилось? Она опасно заболела?
– Какое оружие мы выбираем?
– Умоляю вас, ответьте мне! Какой вы жестокий, а еще врач! За невольное оскорбление, за оскорбление, которое я прошу вас простить мне… Ответьте мне, она тяжело больна? Она при смерти? Я побегу к ней. Отвечайте же! Если бы вы только знали, как я ее люблю!..
– Если бы вы знали, как она любит меня!
– Это моя любовница!
– Это моя любовница!
– Как, Филожена?
– Да, Филожена.
– Разрази меня картечь!
– Убей меня бог!
– Я потрясен…
– Я восхищен. Я перехватил вашу милую записку и вот пришел сюда наместо Филожены спросить у вас, по какому праву в эти три месяца, что она была моей, была единственной моей подругой, вы впутываетесь в наши отношения?
– Сначала вы ответьте! Вот уже два года как я ее содержу, так по какому же праву вы впутываетесь?
– Как! Вы ее содержали?
– Да! Самыми настоящими экю, которые имеют сейчас хождение.
– Ах, мерзавка!.. Я хорошо сделал…
– Что вы сделали?
– Ничего.
– Поклянитесь мне, что вы уже три месяца ее счастливый любовник; должен же я знать, как мне поступить…
– Клянусь Христом богом! Но и вы поклянитесь мне, что вот уже два года вы ее счастливый содержатель!
– Клянусь Мартином Лютером!
– Клевета!
– Сами вы клеветник!
– Я не говорю, что вы не пытались завладеть ею приступом, но вас отшили.
– И я не говорю, что вы не пытались пробить брешь, только понапрасну просидели в осаде.
– Какое же оружие мы окончательно избираем?
– Вы окончательно решили драться? Уж верно, чтобы отомстить за ее неприступность.
– Напротив, за ее доступность.
– Бахвал!