По мере того как смысл этой улыбки стал доходить до сознания Даниэлы, страх разрастался в ее груди.
— Вы, однако, шутить изволите. С какой стати Карелин станет делиться со мной хоть крупицей своей власти?
— Станет, если я попрошу его об этом.
— Ого! И он вот так запросто выполнит твою просьбу надо полагать.
Даниэла поставила чашку на стол.
— Месяца полтора тому назад Михаил Карелин позвонил мне и пригласил в ресторан. Я решила, что он хочет заручиться моей поддержкой по каким-то вопросам. Мне показалось весьма вероятным, что он мог считать меня, как самого молодого члена Политбюро, наиболее сговорчивой. Он отвез меня в “Русскую избу”, что, признаться, удивило меня. Я совершенно не понимала, зачем надо тащиться так далеко от центра города. Сорокаминутная поездка на машине чересчур попахивала романтикой. Кроме того, меня немало озадачило то обстоятельство, что за все это время он ни разу не заговорил о делах. Вместо этого мы болтали о разной чепухе, рассказывали друг другу о своем прошлом, вспоминали детство. Другими словами, знакомились ближе, чем это принято между коллегами.
— Карелин назначил вам свидание?
— Свидание, — подчеркнуто повторила она. — Да, совершенно верно. И вот теперь он снова хочет увидеться со мной.
Малюта вспомнил жену Карелина, пухленькую, низенькую женщину, и двух дочерей, очень похожих на мать. Покряхтев, он промолвил:
— Как там говорится? В тихом омуте черти водятся?
— В данном случае лучше не скажешь.
— Ну и что жевы ответили господину Карелину?
— Я не сказала ему ни да, ни нет.
— Женщины, — сказал Малюта так, точно одно это слово объясняло разом все. Он хранил молчание, пока на стол подавали ужин. Когда официант ушел, он добавил:
— Ну что ж, в нашем случае ваша женская... м-м-м... нерешительность сослужила нам хорошую службу.
Не пускаясь в немедленное разъяснение своего туманного замечания, он с видимым удовольствием принялся уплетать пельмени. По-видимому, во время беседы его аппетит проснулся с прежней силой. Он съел все дочиста и лишь после того, как последний кусочек вареного теста исчез в его пасти, заговорил опять.
— Я хочу, чтобы ты была моими ушами с Карелиным, — сказал он с набитым ртом.
— И заставила его использовать свое влияние на Геначева, — добавила она, подумав про себя: Ну, вот ты и попался!
Малюта кивнул и, набрав полный рот водки, прополоскал его, прежде чем проглотить.
— Это сослужит мне добрую службу.
Он снова улыбнулся своей странной, леденящей улыбкой, и Даниэла с трудом подавила дрожь.
Ее сердце переполняла радость долгожданного триумфа. Она недооценивала опасность, таившуюся в такой двойной игре, но риск был оправдан, принимая во внимание сложившиеся обстоятельства. Помимо всего прочего она выяснила один жизненно важный вопрос, касающийся ее взаимоотношений с Малютой: как это было ни странно, но он, очевидно, не вел слежку за ней. В противном случае он бы уже знал, что Даниэла спала с Михаилом Карелиным.
Впервые за весь ветер позволив себе расслабиться, она сказала:
— Ладно. Думаю, мне это удастся.
— Прямой провод к мозгам Геначева, — он казался погруженным в глубокие раздумья.
Она кивнула.
— Да, это вполне возможно осуществить.
— Очень хорошо. Тогда действуйте. Когда они получили в гардеробе свои шубы, у Даниэлы в голове пронеслось: Ладно, я буду его ушами. Я стану шпионить для него. Если я вконце концов сумею свалить его, то ради этого я готова сделать все, что потребуется. Даже для такого чудовища, как он.
Из задней комнаты Симбал и Моника направились прямиком на кухню, где Тони соорудил для них по огромному сэндвичу из всех остатков и обрезков, которые нашлись в холодильнике Макса Треноди. Они стояли плечом к плечу, наклонившись над громадной раковиной и с жадностью вгрызались зубами в сэндвичи. Судя по звукам, доносившимся из гостиной, Макс провожал последних гостей. Работа в УБРН требовала от людей постоянной подтянутости, поэтому, получив возможность расслабиться, они старались выпустить как можно больше пара, накопившегося внутри. Впрочем, этого и следовало ожидать. Собственно говоря, Макс устраивал свои пользующиеся скандальной известностью вечеринки именно для того, чтобы его люди могли получить разрядку. Он справедливо полагал, что пар лучше выпускать в приватной компании, нежели на глазах у всех.
Несмотря на все бурные события этого вечера, Симбал отнюдь не забыл, зачем он явился сюда. Отхлебнув вина из своего бокала, он заметил как бы между прочим:
— Кстати, я что-то не видел сегодня Питера Каррена. Неужели я разминулся с ним?
При этих словах Моника так побледнела, точно вся кровь разом отхлынула от ее лица. Опустив недоеденный сэндвич, она слабым голосом спросила:
— Почему ты сказал это?
— Сказал что?
— Почему ты вспомнил про Питера?
Он небрежно пожал плечами, но внутри насторожился. Внимательно глядя на Монику сбоку, он очень жалел, что она не стоит к нему лицом. Тогда бы, возможно, он сумел бы понять, какие чувства охватили ее при упоминании имени Питера.
— Просто когда-то мы с ним хорошо знали друг друга. Вот и все. — Выдержав паузу, он добавил: — А в чем дело, Моника?
Прежде всего, ему не следовало показывать ей, что он почему-то интересуется Карреном. Поэтому он старательно изобразил беспокойство по поводу ее расстроенного вида.
— Я не знала, что вы с Питером такие друзья, — сказала она, по-прежнему не глядя на него.
— Да мы в общем-то ими и не были. Насколько я помню, очень мало кому удавалось сойтись с Питером поближе. Однако мы провели вместе шесть недель в Бирме, прежде чем он уехал оттуда.
Осторожно! —мысленно добавил он, обращаясь уже к самому себе.
— Да. Я припоминаю. — Моника снова поднесла сэндвич ко рту и облизала испачканные приправой пальцы.
Она выглядела такой уставшей, что, казалось, у нее даже нет сил поддерживать разговор.
— Я не знала, что ты тоже был там в это время.
— Тогда мы еще не были знакомы, — непринужденно заметил он. — Кажется, я наткнулся на тебя после моего первого возвращения оттуда. По-моему, это произошло здесь.
Она попыталась изобразить на лице улыбку, но та вышла какой-то совсем безжизненной.
— Значит, ты помнишь?
Симбал ясно видел, что она думает о чем-то другом. О Питере Каррене, ясное дело.
— Значит, насколько я понял, он сегодня не появлялся здесь?
Моника дернулась, точно Тони уколол ее чем-то острым, и он с раздражением подумал: Что происходит, черт побери?
—Нет, — промолвила она так тихо, что ему пришлось приблизить ухо к ее губам, чтобы услышать. — Не появлялся.
Симбал опустил глаза и увидел, что пальцы Моники глубоко вошли в толстый сэндвич — с такой силой она сжала его. Лучше не обращать ни на что внимания, решил он.
— Стало быть, он на задании.
— Мы можем поговорить о чем-нибудь другом? — она резко повернулась к нему, и Симбал поразился, увидев, как она побледнела.
— Конечно. Прости меня, — он прикоснулся к ее руке. — Моника, если б ты только сказала мне...
— Отвези меня домой, Тони, — на ее лице застыло отрешенное выражение. Вытерев руки бумажной салфеткой, она повторила: — Отвези меня домой. И больше не говори ничего, хорошо? Хорошо?
В этом не было ничего хорошего, однако Симбал твердо решил, что Моника не должна звать, что он придерживается такого мнения.
В салоне “Чайки” по-прежнему невыносимо воняло табачным дымом, несмотря на то что Алексей, зная привычки Даниэлы, сделал все, чтобы проветрить внутри автомобиля, пока она и Малюта ужинали в ресторане.
— Здесь холодно, — заявил Малюта, забравшись в лимузин. — Включите печку.
“Чайка” отъехала от тротуара, и он откинулся на спинку сидения. От его старомодного костюма несло все тем же табаком.
— Дядя Вадим просил передать тебе привет и поздравления, — он говорил о Вадиме Дубасе, брате покойного отца Даниэлы, возглавлявшем партийную организацию в Ленинграде.