По паркету ее спальни наступала ясная тень. В комнате она сидела с рассвета, оставляя на полу отметины, в начале каждого часа, нумеруя продвижение тени, чтобы показывало время. План несовершенный, думала она, но я всегда теперь смогу глядеть туда в августе и знать, quelle heure est-il{106}. Я ж только в августе и приезжаю. Она поет «Звезды падали на Алабаму»{107}спокойным, прелестным голоском. Ее отношение к губернатору Уоллесу постепенно смягчается.
Ее мысли о Болэне порывисты и неотступны; в них наблюдается закономерность. Мысли о любви по пробуждении утром. Мысли о депривации, затем удовлетворении на великой неколебимой опорной точке перед самым обедом. Под вечер она часто думает о нем со злостью. Почему он так себя ведет? В свете нынешних перипетий в домашнем хозяйстве, что до ужаса неконкретны, сама Монтана начинает омрачаться, и, следовательно, Запад, Америка и так далее. По мере того как черты мира истираются, Болэн остается на мели, точно судно в резервуаре, откуда спустили воду. Энн томится по томительному перемещенью среди его разбухших от воды шпангоутов, неся ключ от его рундука. Морские ангелы, красавчики грегори, губаны, фонареглазы, абудефдуфы, мурены, бычки, барракуды, морские окуни, тунцы, палтусы, скаты, морские дьяволы, морские петухи, синехвостые полурылы и нарвалы разевают рты на безводных палубах, покуда Энн бежит сквозь переборки Болэна.
Болэн прошел через город к железнодорожному вокзалу, где оставил машину. Повозка осталась у ручья Стриженый Хвост; он надеялся не слишком всерьез, что ее не попортят вандалы. Под деревьями на долгой лужайке у станции прохлаждались пуллмановские носильщики, болтая друг с другом и с проводниками, перекрикивая стальноколесые вагонетки, перевозящие к вокзалу багаж. Болэну хотелось проехать по Северо-западной Тихоокеанской до Сиэттла, сидя с Энн в экскурсионном вагоне; быть может — делая наметки в дневнике свиной кожи: «Мое путешествие».
Иногда я рассматриваю себя, думал Болэн, в иных понятиях, нежели стоя на парапете в развевающейся накидке; но не так уж и часто.
Болэн не носил пистолета и старался не хромать.
Болэн смотрел, как Кловис ест. Кловис не ел, а клевал; не из тех, кому не нравится есть, а из тех, кто раздразнивает себя и растягивает еду на подольше. Между клевками Кловис описывал сделку, заключенную им на постройку нетопырьего сооружения на верхнем этаже заброшенного зернохранилища. Болэну надлежало осуществить строительство и тем самым подготовиться к проектам помасштабнее. Называться оно все должно быть либо «Нетопхаус», либо «Нетопыриум», либо «Нетопырка»; но ни в коем случае не «Нетопырья башня»; последнее наименование оставлялось для всеохватных проектов, о которых мечтал Кловис.
Нетопырье сооружение возводилось для зажиточного ранчера/пшеницевода, чьей супруге нравилось по вечерам лущить горох на улице. У нее была аллергия на 6-12 и Далее{108}.
— А что, если эти башни привлекут вампиров? — поинтересовался Болэн и не получил ответа. Кловис поклевывал и покусывал, время от времени прикасаясь самым кончиком языка к кусочку и заново осматривая его, прежде чем пропихнуть все целиком себе в утробу.
Болэн за ним наблюдал. Тот весь обвисал на своих костях. Лишь устройство казалось в нем живым. Человек весь лучился болезненным духом, некой всеохватной смертностью, что наводила Болэна на довольно отчаянные мысли об Энн.
— Вы чего это захлебываетесь? — спросил Болэн у Кловиса, который глотал воздух.
— Наполняю свой воздушный мешок.
— Зачем?
— О, потому что отчаянье — мой постоянный спутник, наверное.
Болэн подумал: что?
— Я не видел никаких упоминаний в «Желтых страницах».
— Что там в «Желтых страницах» — это между мной и телефонной компанией.
— Ладно.
— Поэтому не надо меня в «Желтые страницы» тыкать носом.
— И те бредовые вывески, что вы своим именем подписали, в переулке у Грэшит-авеню.
— Ну да, что с ними не так?
— Они непатриотичны!
Единым неистовым рывком Кловис выхватил у себя из-за пояса сзади пистолетик. Болэн вырвал его у Кловиса из хватки и прострелил дыры в шинах «хадсона-шершня».
— Хотите мне навредить? — сказал он. — Вот! Теперь мой «шершень» никуда не поедет! — Голос у него сорвался.