Но Энн просто смотрела, как мимо скользят красивые деревянные домики; всяк, похоже, отделялся от другого пустырем, забитым разлагающимся и сверкучим мусором либо маленькими ржавеющими автосадиками с глыбами просроченных фантазий из мастерских Детройта.
Ей в тот миг Америка говорила одно красивое за другим.
Болэну же она сказала: У меня весь чугун в чушках.
— Куда на площадь Мэллори?
— Езжайте дальше.
Они ехали дальше и уперлись в креветочную пристань Томпсона-О’Нилла.
Овамо и направились. Издали анодированный фантазм «Моторного Дома Додж» был несравненно очевиден. Он осел под псевдомавританскими укрепленьями Первого национального банка. На «Моторном Доме» — такая записка: «Болэн, я в отеле „Гавана“. Номер 333. Шевелись. К. Дж. Кловис, корпорация „Нетопырник Савонаролы“».
Сам Кловис капризно выглядывал в окно Номера 333, не будучи уверенным, что Болэн вообще когда-нибудь приедет. Он видел отражающие металлические крыши Ки-Уэста, растительность, произрастающую между, и, через весь город, пристани Береговой охраны и «Стандард Ойла». Ему хотелось сыграть в теннис, но у него были всего одна рука и одна нога.
Он попробовал заинтересовать себя строительными чертежами башни, которую предстояло возвести неподалеку на Отмели Менте-Чика. Но он был расстроен. Хотелось водки. Хотелось шлюшки. Эта Болэнова девчонка — шлюшка. Почему он от нее не избавился? Богатая шлюшка со старой богатой шлюшкой-матерью и преуспевающим глупым шлюшком-отцом. Надо было развести мерзавцев на нетопыриум в пятнадцать уровней.
Кловис был весьма расстроен. У него недуг.
В маленьком светящемся пластиковом кубике парило числительное 3. Болэн надавил на кубик указательным пальцем, и двери наглухо съехались, а они вдвоем воспарили. Но вот остановились, двери открылись, и там была табличка.
← 300 — 350
351 — 399 →
Болэн свернул налево по коридору, ведя Энн за руку. Тяга Энн к рабочему классу вынуждала ее заводить беседы со всеми кубинками-горничными, что в неохватности своего непонимания были исключительно хрупки.
Наконец-то номер 333. Стук.
— Да?
— Это я.
— Входите. Я не могу подойти к двери. У меня недуг.
Они вошли. Кловис лежал в постели, покрывала натянуты до подбородка. Выглядел он осунувшимся.
— На сей раз у меня он, — сказал он торжественно-напевно, как всегда говорил о болезни.
— Что.
— На этом пробеге такое, что любо-дорого смотреть, — сказал он.
— Другая нога.
— Нет. — Кловис надолго выглянул в окно. По его щеке сползала слеза. Снова на них он не посмотрел. — У меня сердцу кранты.
Они сели. Убогий это способ начинать предприятие. Нужно выполнить работу. Было тепло. Можно сходить выкупаться и всем остаться друзьями.
— С точки зрения беглеца, — сказал Кловис, беря себя в руки, — это худшее место на свете. С трассы съехать нигде нельзя отсюда до континента на сто пятьдесят миль. Сволочи загнали бы тебя в воронку.
— Вы планируете стать беглецом?
— Нет. Болэн, как ваш геморрой поживает?
— Прекрасно. Спасибо, что спросили.
— Вы о нем заботьтесь, пока совсем не разыгрался. Как только пойдут тромбы, начнется закупорка и прочая чертовня.
— В них уже тромбы.
— Тогда вам светит послеоперационное Ватерлоо.
— Нет, не светит. Я их не намерен оперировать.
— Ну, я просто это и хотел у вас уточнить.
— Что уточнить?
— Не ляжете ли вы со мной в больницу.
— Нет, не лягу.
— Мне теперь страшно.
— Мне все равно. Ответ — нет.
— Где твоя человечность? — поинтересовалась Энн, полагая, что та лежит в корнях Западной культуры.
— Среди издыхающих грунионов, — ответил Болэн, — на Пляже Редондо.
Они загнали все — «хадсон-шершень», повозку и моторный дом — под тенистое дерево за баром «Два друга». Болэн покормил летучих мышей и подумал, не скучают ли они по родине в известняковой пещере. Стало жарко.
Оказавшись внутри моторного дома, Болэн задвинул все жалюзи и включил кондиционер. Вскоре стало приятно, и они вздремнули на широкой поролоновой постели. Когда проснулись, стемнело. Энн жевала крупный комок резинки и прихлебывала из бутылки виски, которую купила в баре «Два друга», пока Болэн спал. Налила ему выпить, ничего не говоря. Она бродила вокруг без одежды.
Болэн скинул ноги с края кровати. И выглядел он, и чувствовал себя изможденным. Энн крутнулась к нему лицом, «никон» у глаза, и его сфотографировала.