— Никаких хлопот вообще, — сказал Болэн. Человек присматривался к нему, пытаясь определить, сколько он сможет выдержать. — Но мне, я чувствую, действительно следует вам сказать, что в следующий раз, когда такое случится, я кого-нибудь убью. — Болэну казалось, что он лжет. Лицо у хозяина побелело.
— Я передам, — сказал он.
— В итоге им это больше понравится.
Хозяин бара очень слегка рассмеялся.
— Думаю, да, — согласился он. — Я точно им передам.
Болэн забрался обратно и запер дверь. Энн взглянула на него, когда он клал оружие на место. Она его сфотографировала, когда он стоял в дверях в одних трусах, когда поворачивался к искусственному свету, револьвер за скобку болтается на указательном пальце. Выглядел он не помнящим себя.
— Я пчелиный царь, детка{199}, — сказал он.
— Ты летучих мышей покормил? — спросила она.
Перво-наперво с утра Болэн и Кловис встретились с кубинцем по имени Диего Фама, кто должен был выступить со-бригадиром и переводчиком на проекте возведения башни. Кловис желал применять только труд беженцев. Говорил, что ему хочется внести свою лепту в то, чтобы оппозиция Кастро стала привлекательной.
Диего Фама был эдаким мускулистым подрядчиком, а вот его кубино-индейская физиогномика — напротив, отнюдь. У него были поразительно большие предплечья, которые он скрещивал высоко на груди, когда слушал. По-английски говорил не особо хорошо; но выслушивал планы с тяжким, германским вниманием. Он уже ухватил суть проекта лучше Болэна и Кловиса.
— Легкая работа, — точно выразился он, когда с разговорами было покончено.
— Долго?
— За неделю. — Известие смутило и Болэна, и Кловиса относительно суммы, которую они получали; но ненадолго.
— Сколько людей?
— Это я прикину, — сказал Диего Фама. — Но теперь я скажу, возможно, двадцать таких людей.
— Где вы их найдете? — спросил Болэн.
— Это я прикину, — зловеще ответил Фама.
— И какова ваша субподрядная ставка?
— Три тысячи долларов, — сказал Фама. Это было невероятно мало.
— Цена высокая, — сказал Кловис, — но мы согласны. Когда начинаем?
— Понедельник утром.
Когда Фама ушел, Кловис выписал счет в таком блокнотике, какие носят официантки, и отдал его Болэну на осмотр.
СЧЕТ | |
1 нетопырья башня | $16,000.00 |
1500 стандартных летучих мышей | $1500.00 |
1 ловушка для гуано с контейнером д/хранения | $1000.00 |
1 особая эпоксидная тропическая краска, кисти и растворитель | $500.00 |
БЛАГОДАРИМ ВАС. ОБРАЩАЙТЕСЬ ЕЩЕ |
— Я тебе удивляюсь, — сказала Энн, когда он вернулся в моторный дом. — Так относишься к старому пердуну.
— Вот как?
— Он же до смерти боится, что его недуг сведет его в могилу.
— А какой прок будет, если я влезу и задницу свою под ножик подставлю?
— Удивляюсь я тебе, — сказала она, — что ты его бросаешь в зарезе.
— Я не бросаю его в зарезе.
— В зарезе.
— Нет.
— Объяснись, если нет, — сказала она, и как только он бросился неистовствовать, она вскинула камеру, чтобы его фотографировать. Он расплылся привычной улыбкой со свадебного портрета, не успела она щелкнуть.
— Удивляюсь тебе, — сказала она.
— Я буду навещать его каждый день, — сказал Болэн.
Эн ходила фотографировать мусор, бензоколонки и «Молочные королевы»{200}.
— Бросил его в беде. — Она обратила орудийную башню объектива «Никона Фотомика ФТН» и выстрелила в упор. — Ты на вид такой убитый, что мне захотелось оставить это на пленке со всей этой пластмассовой дрянью вокруг. Это чересчур.
— Надеюсь, снимок получится, — сказал Болэн.
— Я вчера один тебя сделала, просто бесценный. Ты наливал выпить в одном белье и, должна сказать, с одного конца до другого весь провисал.
— Я хочу его увидеть.
— Увидишь.
— Ты мне вот что скажи, у тебя тут что — маленький социальный эксперимент? Ты это когда-то называла «терпеть лишения»?
— Не понимаю, о чем ты.
— Вот и скажи мне тогда, что это, — сказал Болэн.
— Это искусство.
— Ну, — сказал Болэн, — еще сколько-нибудь ебаного искусства тут, и я примусь свершать что-нибудь плачевное. Мне и от рук мамы с папой искусства хватило.
— Не могу тебя понять, — сказала Энн; но ей краем мелькнуло то, что видели креветколовы, и она знала — необходимо станет заткнуться.