— Ты чего там? А спать? Ты в почте, что ли?
Блики мигнули, переливаясь, Шанелька покачала головой, легко и быстро трогая клавиши.
— Нет. Я так. Мне очень нужно. Немножко еще. Ты спи, ладно?
— Завтра, — напомнила Крис, завертываясь в покрывало, — нет, сегодня уже.
Шанелька кивнула. Черные строчки выстраивались на светлом, еле заметно мерцающем фоне.
«Раскозяй жил недалеко, на песчаной полянке с краешку большого пляжа, но никто его не видел. Потому что он был маленький, смешной и очень себя стеснялся. Гулять выходил только утром, совсем-совсем утром, когда солнце вылезало из воды, щуря яркий глаз, и светило пока еще тихонько, бережно прогоняя ночные тени, и те уползали под высокие стебли песчаной осоки.
И пока не уползли совсем, Раскозяй брел по песку, вздыхал, растопыривал лапки, смешные, кривые и волосатые, ну просто раскозяйки какие-то, и печально думал о том, кому он такой нужен. Ни красивых перышек, как у громкой сороки, ни сильных клешней, как у мрачного берегового краба, ни пышного хвоста, как у прибегающей каждый день огромной собачищи. А главное, никого не звали так смешно и некрасиво. Сорока, шептал Раскозяй, и горюнился, пряча кривые лапки за круглую спинку, со-ро-ка, какое красивое слово, стройное, будто само летает. Краб, проговаривал он дальше, и прямо видел, как могучий старик поднимает над панцирем сильную клешню и щелкает ею — берегись, отхвачу лапку, только сунь! Краб!
А с собачищей было еще завиднее. Потому что прибегала она не одна, а тащила за собой невиданной красоты существо, названия которого Раскозяй не знал, но зато знал другое — существо подарило собачище имя! И теперь лохматая не просто собака (что само уже в сто раз прекраснее ста раскозяев — со-ба-ка), а красиво и плавно — Альма.
— Альма! — кричало существо, еле успевая за лохматой собачищей, и кажется, сердилось, — Альма, я кому сказала, стоять! Сидеть, Альма!
Альма не слушала, носилась по утреннему пляжу, только песок летел фонтанами из-под толстых лап. А потом свешивала язык, садилась и когда существо обнимало толстую шею, шлепало этим своим языком прямо по розовой круглой щеке. И скалилась, слушая смех.
Раскозяй тоже слушал, но прятался, сидел в зарослях осоки, держа стебли перед собой лапками, и выглядывал. Вздыхал от зависти. Ему бы такое красивое существо, как толстой собачище Альме. Он бы никуда от него не убегал. Стоял бы, когда оно просит. Сидел, когда надо. Даже лежал бы, хотя лежать на песке Раскозяй не любил, его восемь круглых глазок не закрывались, и чесались от мелких песчинок.
Однажды, когда Раскозяй упечалился до полного отчаяния, он вдруг нашел на низкой ветке куста еще одного смешного. И встал, разглядывая и поворачиваясь то одним круглым боком, то другим. Надо сказать, что шеи у Раскозяя не было, потому, чтоб рассмотреть нужное, ему приходилось вертеться, даже уставал сильно, если попадалось что интересное.
Смешной был длинным и толстым, спереди (во всяком случае Раскозяй решил считать передом ту часть, которая ела) торчали рога и все тулово пестрело точками и загогулинами.
— Ах, — сказал Раскозяй шепотом. А надо сказать, что голос у него был скрипучим и хриплым, так что, сами понимаете, громко говорить Раскозяй тоже стеснялся.
— Ты кто? Можно, мы с тобой будем дружить? У меня есть чашечка из круглого листа и ложка из длинного. А еще я умею красиво обгрызать сухие веточки, и из них получаются волшебные палочки. Ты хочешь, я подарю тебе одну? Я ее выгрыз вчера, на ней даже слюни еще не обсохли.
Но Толстый и Длинный не обратил на Раскозяя никакого внимания. Он откусил край зеленого листа, сжевал и съел. Откусил еще один, сжевал и съел. Откусил третий, сжевал и съел. Откусил…»
Шанелька судорожно зевнула, закрыла нетбук и, положив его на ковер, свалилась навзничь, повернулась на бок и заснула мгновенно.
Ей снился маленький печальный Раскозяй, который терпеливо ждал, когда толстая гусеница доест лист и, может быть, услышит его слова, сказанные стеснительным шепотом.
Утро началось поздно и сразу с телефонного звонка. Крис села, моргая и пытаясь понять, откуда ноет виброзвонок. Свесила голову с тахты, нашаривая под краем покрывала мигающий мобильник. И легонько толкнула спящую Шанельку.
— Эй, сонная красавица, тебе сын звонит.
Шанелька с трудом разлепила глаза, тыкая телефоном в щеку с отпечатком подушки. Села, прокашливаясь.
— Тимкин? Ты чего? Что случилось…
— Нормально, мам.