С ним можно не спать, лениво думала она, любуясь движениями пальцев и изгибом спины, утром, в ярком уже солнце, пусть бы ходил, голый, садился, вставал, держа в руках кофейную чашку. А мне — лежать и любоваться. Секс получается, как бы в нагрузку к прекрасной внешности Васьки Конькова. Очень и очень неплохой, конечно, секс. Но все равно красота перевешивает. И это раздражает.
Музыка умолкла, не закончив аккорда. Вместо профиля Крис видела теперь освещенное дальним электричеством лицо с глазами то блестящими, то черными.
— Ты не слушаешь…
— Ты такой красивый.
И сразу поняла, не нужно бы этого говорить. Но кто знал, он ведь молодой и такой, щенок — щенком.
— Да. Получается, для всех просто игрушка.
Гитара легла в ногах Крис, Васька снова отвернул лицо, профиль опустился, скрывая скулу за свешенными жесткими косичками.
— Нет же. Разве плохо быть красивым, а? Вот я не великая красавица, мне всегда казалось, это так здорово, быть прекрасным совершенством.
За окном снова ехал неутомимый тепловоз, свистнул, и оба помолчали, пережидая стук и новую раздраженно-длинную фразу из репродуктора.
— Я книжку читал, давно уже. Ну этот, который написал про гнездо кукушки.
Ого, хотела удивиться Крис, но вовремя себя одернула.
— Кен Кизи, — сказала только.
— Да. Там парень один, он мучился сильно, из-за того, что красивый был, прям совершенство. Потом случилось что-то, беда какая-то, я не помню, у него остался шрам, через все лицо. И он стал спокойным. Понимаешь? Все стало, как надо, для него.
— Может, он просто струсил? — предположила Крис, потихоньку натягивая на ноги одеяло, нагретое васькиным теплом.
— Может, и струсил. Или устал.
Она потянула его руку, укладывая рядом, а он, как ребенок, упирался, одновременно подаваясь и ложась не рядом, а сверху.
— Извини, — шепот запутался в жестких косках, коснулся невидимой скулы, щекотной губам, — я не думала, что для тебя так. Не нужен тебе шрам, Васька Конек. Сейчас я тебя все равно не вижу. Глазами.
В бледном рассвете, когда надорванный голос из репродуктора умолк, они успели поспать пару часов, и проснувшись, Крис все же полила цветы в маленькой оранжерейке, потом пришла и села, разглядывая спящего Ваську. Улыбнулась упрямой и слегка виноватой улыбкой. Черт и черт, ну какой же он красивый. И пусть. Лежит тут, как подарок ко дню рождения. Только шелковой ленты не хватает через голое пузо.
Ко дню свадьбы, подумала и развеселилась, представив картинку, как Васька дарит сам себя невесте в белом платье, явившись на торжество в картонной коробке с бантом.
Об этом нужно обязательно рассказать Шанельке. Коробка — это пустяки. А вот вся ситуация, в которой красота берет владельца в плен и повелевает, без жалости отметая его собственные человеческие желания и стремления, это ей понравится. И может, когда-то станет сказкой, не обязательно детской.
А еще, подумала она, наклоняясь, чтоб поцеловать мягкое во сне, совсем пацанское лицо с глазами, прикрытыми темно-золотистыми ресницами, вся эта ситуация с ее стихами, отобранными и переданными воображаемой красавице с мифологическим именем Леда, именно за ее красоту переданными, она вывернуто интересна, но и мешает. Будто сама Крис тут лишняя, слишком земная, будто она не сумела, а та, из-за своей красоты, авансом все может. Вот где подвох, главный. Ты переписываешься в сети, и он, так мало знакомый тебе, может и не прикидывается кем-то, но воображает вместо тебя — совершенно другое. Это обидно и отсвет обиды на старого мечтательного дурака ложится на отношение самой Крис к Ваське, который в Леду поверил и поет ее стихи. Ее, а не Крис. Ну, и ну вас лесом, мирно подумала и легонько поцеловала уголок красивого рта.
— Господин композитор. Утренний вальс. В смысле, давай бегом в сортир, умываться, кофе я сварила. Надо успеть, а то застрянем в пробке.
Глава 14
Она не стала звонить Шанельке с дороги, уверенная в том, что подруга снова писала вместо поспать, и зевая, решила, пусть хоть она выспится днем. Так и будем, по очереди, как в дозоре…
Машина ехала быстро, тормозила на светофорах, снова набирала скорость, пару раз Крис съезжала с трассы на какие-то боковые улицы небольших поселков и, проскакав по неровному асфальту, выбиралась, миновав зарождающуюся пробку. Васька то сидел молча, то болтал что-то необязательное, тоже вкусно зевая. И совершенно не стеснялся, был как дома, на мягком сиденье. Наверное, он так везде. И — со всеми, предположила Крис, улыбаясь и кивая на его разговоры. И хотела бы подумать другое, но как-то не получалось, и в конце-концов, ее саму это стало раздражать. Он получается, прав? Она никак не может увидеть за внешней красотой настоящего Васьки? Причем, если бы случился он эдаким меланхоличным занудой, или же — капризным склочником, о, да, тогда красоту можно отслоить, отодрать, как отдирают цветную обертку и без нее — вот она, суть. Халва. Или что-то наоборот, не будем вдаваться в подробности. Но позволить парню быть не просто красивым, а еще и солнечно-ласковым, не выходит, обертка не отдирается, маячит, лезет в глаза, подсказывая, да он, наверное, со всеми такой. Наверняка. Не в смысле хороший, а в смысле использует красоту. Нехорошо, Кристина Андревна, укорила она себя рассеянно, следя за дорогой, ах, нехорошо, но если думается про это, то уже хорошо. И интересно.