— Вы переспали, да?
Шанелька взяла со скатерки чашку, отхлебнула и поставила, качнувшись вместе с вагоном. Прикусила губу. Рука дрожала, вот глупость какая. Дела давно минувших дней. А еще она старая мудрая черепаха. Ну, пусть не старая и вовсе не черепаха, но от Ольки и двадцатилетней Наташи, а также от молодого и глупого когдатошнего Димы отличается тем, что тащит на спине груз собственных ошибок, ценных тем, что их можно перегнать в собственный жизненный опыт. Польза от которого — не возмущаться чужими промахами и не упрекать за них.
— Да, — неохотно ответил Дима, — я же сказал. Понадеялся. И вот когда фотку увидел, то тогда и подумал, отвлеченно так, она же могла быть моей дочерью. Тьфу ты, думаю, точно, могла бы. Могла? И так и сел, с телефоном у щеки. Стал Ольку спрашивать про отца, ну так, осторожно. Я же его знаю, солидный такой дядя, бизнесмен, наш спонсор, все перед ним хвостами метут, Олька еще и поэтому балованная такая. Но она уверенно так, мол, папка. Мой папка. Мой стариканчик. Вот говорит, как хорошо, забабахал себе такую дочку, на старости лет, молоток. Так что я понял, мне нужно с Наташей повидаться. Поговорить. По секрету от Ольки. И тут начался цирк. Олька после тебя решила, что я западаю на ровесниц. Фиг тебе, говорит, с мамой не познакомлю, ни за что! Я ее сам нашел. В дурных этих одноклассниках. Списался. Спросил. Она мне язвительно так, поздно ты спохватился, Димочка Валеечка. А надо было мне сразу приехать, с младенцем, и у тебя второй женой поселиться. Но я получше партию сделала и теперь у нашей Ольки нормальный отец, а не постаревший пацан на раздолбанном жигуленке. В общем, чугунком меня по котелку. Выяснил, что Олька все же моя дочь, а еще — отец и не знает, что он неродной ей.
— Все же это бразильский сериал, — задумчиво подытожила Шанелька, — хотя можно выкрутить из него и греческую трагедию. О, дочь моя! Извини. Я шучу, чтоб голова не лопнула.
— Ладно. Я сам не знал, как мне быть. Ты светишься вся, я как дурак предложение сделал, сам же настоял, помнишь, ты не хотела. А оно как пошло разворачиваться. И Олька с катушек съехала, стала мне звонить постоянно, в истериках. Люблю, говорит и жить не могу, и приеду, чтоб с Нелли Владимировной говорить, чтоб она не отбирала тебя, у меня. У нее, то есть.
— Так и звала, Нелли Владимировна? — уточнила Шанелька.
Дима кивнул, потянулся, касаясь рукой ее руки:
— Ну да. С подколочкой, насчет возраста. Нервный вышел у нас разговор. И тут я не выдержал, думал, голова треснет, так все свалилось на меня. Возьми и брякни, ты моя дочь, чтоб ты знала. Какие могут быть любови, девочка. Подожди, Нель. Не убирай руку. Сам понимаю, наверное, не имел права. Считай, свой груз на девчонку свалил. Но я сгоряча, от страха, что она глупость какую совершит, а я и помешать не смогу. А еще знаешь, так много думал и прикидывал, что честно, забыл, о чем молчать, а что сказать можно. Ну и приплыли. Как дочь? А папа? А мама почему мне? И трубку бросила. Я тогда ночью сорвался, искал ее. Ребята плечами пожимают. Вчера там видели, позавчера вроде в другом месте. Гонялся неделю. Потом звонил без конца. Потом, это уже совсем вот к свадьбе, узнаю, уехала в Москву. К матери, значит. И как раз мы с тобой. Поругались. Я сказал тогда, что придется отложить. Да еще клял себя. Думал, узнаешь, сама меня выгонишь с треском. Ты пойми… не мог я, пока все это в воздухе зависло. Как я мог? Ляпнул ей, жизнь всю переворотил, а сам радуюсь, женюсь тут, свадьбу гуляю, по Крыму мы с тобой путешествуем. Как я мог? В общем, пока ты в обидах молчала, и я решил, ну тоже помолчу, сперва найду Ольку, поговорю с ней и с матерью ее. В конце сентября и сорвался, поехал. Поимели разговор, вместе, нелегкий. Договорились, что мужу Натальи ничего рассказывать не будем, пусть хоть он нормально живет, без дурных мыслей. Олька еще взбрыкнула, а откуда ты говорит, знаешь, мам, что именно он? Кто тебя знает, с кем встречалась, а я его люблю, пусть делает тест на отцовство. Столица, все тут есть, давай, поедем в клинику, сделаем. Ну тут уж я встал и наорал на нее. Как на вокзале сегодня. Ты говорю, будь хоть чьей дочкой, я все равно люблю Шанельку. На ней и женюсь. Стал тебе звонить в тот же день. Пока дамы, значит, столичным шоппингом занимались, я выяснил, что ты меня из своей жизни напрочь выкинула.