Большинство составляли так называемые «удальцы», люди небольших талантов, но храбрые и умеющие обращаться с оружием. Из них формировалась негласная личная армия господина Чхве. По закону ему, разумеется, не разрешалось набирать войско, но кто осудит ватагу молодцев, которые по собственному почину проводят дни в боевой подготовке и охране общественных мест! Более смышлёных определяли в письмоводители и особые порученцы, а самых ценных — в чрезвычайные советники. От последних ждали научных изысканий, технических нововведений и помощи в работе над любимым детищем правителя — «Большим сводом всеобщих знаний». Были и те, кто не проявлял способностей ни к чему. Их не гнали и даже оставляли на содержании, но при весьма скромном пайке. Говаривали, что таких людей хозяин любит больше всего: если умелый мог приписать пропитание своим умениям, то неумелый неизбежно чувствовал себя должником господина Чхве и пошёл бы за него в огонь и в воду. Впрочем, за справедливость этих слухов я не поручусь.
Мальчишками мы этого ранжира не различали. Каждый новый человек на Дуншане, будь то книжник или воин, мудрец или бездельник, вызывал у нас неподдельный интерес. Мы старались разговориться с каждым и выудить что-нибудь о жизни в других городах. Затаив дыхание, мы слушали на площадях рассказы удальцов о войне против южных мятежников и тайных вылазках Ци против Чжао. Один из гостей правителя, родом с другого края горной страны, преподавал у нас музыку, и, как ни скучно было слушать его лекции о двенадцатиступенчатом звукоряде, я не пропустил ни занятия и жадно вбирал из уроков короткие рассказы об опасных приключениях, через которые он прошёл по пути в Янь. Но настоящий праздник устраивал мне отец, время от времени приглашая домой кого-нибудь из странствующих учёных и разрешая мне присутствовать при беседе. Я многого не понимал, но отец запрещал мне переспрашивать и вообще подавать голос, поэтому я во что бы то ни стало настроился запоминать — надеясь (и, как оказалось, правильно надеясь) понять сказанное потом.
Когда мне было двенадцать лет, я услышал историю, которую впоследствии часто вспоминал. И она, наверное, уместно будет смотреться здесь, в самом начале рукописи.
К отцу пришли двое. Одного я к тому времени уже знал — это был начальник «добровольной стражи» капитан Дуань. Высокий, богатырского сложения, немного угловатый, с суровым лицом и роскошными чёрными бакенбардами — своим видом он напоминал барса или медведя, но однажды я случайно услышал о нём слово «лисица» и с тех пор замечал в его поведении только лисье. Второго гостя — сухонького старичка, которого отец называл не иначе как «уважаемый Лунвэй», — я видел тогда в первый и последний раз.
Разговор зашёл о гуйшэнях — извечной беде горной страны. Возможно, там, куда я следую, этой напасти не бывает, поэтому расскажу о ней, но простите, если мой рассказ окажется излишен. С того самого дня, как народ ушёл от ядовитого тумана в горы, люди стали обнаруживать камни примечательной, грушевидной формы — размером с большую собаку. Они появлялись среди рассыпавшихся кусков породы в самых неожиданных местах, обычно после бурь. В толстой части этой «груши» неизменно два глазка, похожие на кварцевые вкрапления. Когда туман внизу становится белёсым, «груши» оживают. Каменная скорлупа трескается, и можно увидеть, что внутри — животное, туго спелёнатое собственными крыльями. Сделав один вдох, оно расправляет крылья и взмывает вверх. Поначалу эти существа мечутся бесцельно, но, заметив других пробудившихся родичей, инстинктивно сбиваются в стаю. Если их оказывается больше десяти, у них словно возникает разум. Один на всех. Разум, злоба и чудовищная кровожадность. Это хищники. В стае они крайне хитры и опасны, а умение летать превращает их в настоящий кошмар. Едва столкнувшись с этой бедой, люди рассудили, что имеют дело с нечистой силой, — и назвали новых врагов гуйшэнями, то есть бесами. Убить спящего гуйшэня практически невозможно — слишком прочна скорлупа. Справиться с летящим крайне трудно. Остаётся момент пробуждения, когда животное становится уязвимым для оружия и ещё не поднялось на высоту.