Он достал документ на официальном бланке британской палаты лордов с королевской печатью внизу страницы. Элиазар Врассун прочитал бумагу. «Полный отказ», «подписанием сего документа», «отказ от титула и принятие на себя обязательств» — эти слова, написанные черным по белому, должны были поставить его на колени. Он оказался в положении непослушной собаки, которую загнали в угол и теперь могут высечь, не опасаясь быть укушенными.
— Подпишите это, иудей.
Молодой человек наслаждался самим собой. Старый Врассун взглянул на документ и заставил себя проанализировать остававшиеся у него возможности. Вывод был печален: их не осталось. Он взял перьевую ручку, которую протягивал ему молодой человек, и одним росчерком пера уничтожил главный источник своего благосостояния.
Двумя часами позже старший сын Врассуна смотрел вниз, на железнодорожные рельсы под мостом. Он ощущал удивительный покой. В голове почти не осталось мыслей. На этом поезде он несколько раз приезжал на вокзал Паддингтон, а оттуда… Он тряхнул головой, не желая вспоминать, куда он отправлялся с вокзала.
Дождь наконец закончился, и солнце было готово выглянуть из-за туч.
«Выходи и благослови день», — подумал он.
А затем — услышал стук колес электрички, донесшийся со стороны Паддингтона. Он посмотрел на часы. Как всегда, точно по расписанию. Звук приближающегося поезда нарастал. Он взобрался на поручни моста и стал ждать, балансируя и держась за металлическую распорку. Потом посмотрел вверх.
«Скоро я все узнаю», — подумалось ему.
Приближаясь к мосту, поезд пронзительно засвистел. Перед тем как сын Врассуна прыгнул, ему показалось, что маленькая девочка позвала его по имени. Но возможно, он ошибался.
Когда весть о потере Врассуном монополии дошла до Шанхая, там устроили грандиозное празднество — такое, какого этот город, привыкший к праздникам, еще не видел. Цзян и Сюзанна отметили это событие тем, что снизили расценки на услуги в своих заведениях. Прохладный, ясный вечер располагал к тому, чтобы пьянствовать всю ночь напролет. Те, кто еще не бывал в Иностранном сеттльменте или Французской концессии, приходили целыми семьями, гадальщики расселись на всех углах, и нигде не было видно констеблей. Хозяева магазинов навалили перед окнами снопы соломы, чтобы защититься от мародеров, которые могли разбить витрины и утащить товар. После этого они присоединились к празднеству. Весь город пил, шатался по улицам, пел и танцевал.
Когда старые часы в комнате Ричарда пробили три раза, Лили опустилась на колени и подожгла шарик опия, который заранее приготовила для хозяина. В тот вечер это был уже четвертый. С улицы доносились звуки веселья, ружейные выстрелы и завывание ручных сирен.
— Сирены снаружи, сирены внутри. — Ричард оперся на локоть, наполнил легкие душистым дымом. — Все едино, Лили, все едино.
Позже той же ночью курьер шанхайской «Стар стандарт» сбросил пачку газет на тротуар на углу улиц Нанкин и Хэнань Люй. Уличное веселье продолжалось, напитки текли рекой, поэтому никто не обратил внимания на заголовок, набранный крупным шрифтом на первой полосе. «Тайпины грозят покончить с опием на своих территориях». Подзаголовок гласил: «Тайпины закрывают курильни опия и арестовывают торговцев».
Глава тридцать седьмая
ПОСЛЕДНЕЕ ПУТЕШЕСТВИЕ
Нанкин и Шанхай. 1863–1864 годы
Никто никогда не утверждал, что тайпины пренебрегали использованием розог или что тайпинское Небесное царство, Нанкин, являлся юдолью покоя и мира. Но даже самые черствые сердца самых ревностных тайпинов сжались от зрелища, представшего их глазам, когда они вышли на работы холодным утром 21 апреля 1863 года. Объятые ужасом, они стояли, разинув рот, зная, что любое проявление отвращения будет расценено как инакомыслие и бунт против государственных устоев Небесного царства. В древнем городе воцарилась гробовая тишина, время от времени нарушаемая лишь стоном одного из семисот мужчин, распятых вверх ногами на деревянных крестах и выставленных на всеобщее обозрение на центральной городской площади. Теперь эти семьсот с различной степенью стойкости дожидались благословенного прикосновения смерти, что должно было произойти лишь через несколько дней и ночей.
На ногах каждого распятого висела дощечка с текстом, в котором сообщалось: этот человек понес кару за то, что был так или иначе связан с дьявольским снадобьем фань куэй, опием.