Никто из потрясенных наблюдателей не сомневался, что несчастные, с прибитыми к крестам руками и ногами, измазанные кровью, текущей из глаз и ушей, занимались торговлей опием. В эти минуты многие из зевак стали строить планы побега из Нанкина, желая оказаться подальше от тайпинов, поскольку они сами либо укрывали, либо поставляли, либо использовали похожее на смолу зелье фань куэй, дарившее грезы.
Но массовое распятие провинившихся было лишь началом широкой кампании тайпинов, направленной против опия. Эта акция предназначалась в буквальном смысле для внутреннего потребления. Те, что последовали за ней, явились неприкрытой угрозой в адрес всего сообщества фань куэй.
После ночи беспробудного пьянства подагра Геркулеса вернулась и набросилась на него с удвоенной злобой.
«Проклятье! — думал он. — Чуточку удовольствия, всего лишь чуточку удовольствия, и она мстит мне!»
Боль была настолько мучительной, что Геркулес лишь чудом обратил внимание на суматоху, царившую под его окнами на набережной Бунд. Он осторожно спустил распухшие, ноющие ноги на холодные плитки пола и подошел к большому окну, выходившему к излучине реки. Толкнув раму, Геркулес выглянул наружу и сначала не поверил своим глазам. А затем в ужасе отшатнулся и нечаянно ударился больной ногой о стену. Но потрясение было так велико, что он даже не заметил боли.
Перси Сент-Джон Дент возвращался после бессонной ночи в «Парижском доме», когда увидел их, и раньше, чем успел хоть что-то сообразить, изысканный обед, съеденный в заведении мадемуазель Сюзанны, тугой струей полетел в мутные воды Хуанпу.
Джедедая Олифант, глава Дома Сиона, приказал помощникам седлать лошадей. Они галопом промчались мимо американских охранников на пропускном пункте у Сучжоухэ, а дальше — по набережной Бунд, где уже собралась огромная толпа. Поначалу Джедедая не мог понять, почему вид собравшейся толпы так тревожит его. Там стояли тысячи людей, но вокруг царило мертвое молчание. Но тишина в Шанхае была совершенно немыслимым делом! Потом он услышал стоны, доносившиеся со стороны реки, и, увидев там шесть кораблей, похолодел.
Цзян первой узнала, что происходит, и немедленно послала за Рыбаком и Конфуцианцем. Теперь они втроем стояли на дальнем конце набережной излучины реки и смотрели на шесть кораблей. Без парусов на мачтах, корабли медленно вращались, как матроны, выпившие слишком много шампанского на пышном балу. Но то были далеко не матроны. То было предупреждение. Наглядное предупреждение, обагренное кровью и стонами сотен людей, прибитых вниз головами к мачтам кораблей, словно карикатурная пародия на распятие. Ветер дул в сторону берега, донося до стоявших на набережной крики о помощи. Потом ветер менял направление и уносил жалобные вопли в сторону Пудуна, и у зевак возникало странное ощущение, что боль несчастных внезапно утихла, а люди на кораблях — это какие-то акробаты, занявшие причудливые позы на мачтах. Но неожиданно ветер начинал дуть в сторону берега, и мучительные крики вновь принимались терзать слух стоявших на набережной.
Столь же таинственным, как и приход кораблей, стало почти магическое появление в толпе зевак тысяч прокламаций.
Цзян выхватила из рук мальчишки-рикши скверно отпечатанный листок и прочитала: «Примите кару те, кто помогает распространять дьявольское зелье. Остальные — трепещите, глядя на участь тех, кто делает дьяволову работу в Небесном царстве». Под прокламацией стояла подпись Небесного Царя.
— Сегодня встречаемся в Муравейнике, — сказал Конфуцианец, посмотрев на Цзян. — Предупреди Резчика.
— Весьма недвусмысленное послание, — заметил Перси Сент-Джон Дент, наливая себе приличный стакан великолепного шерри Геркулеса.
— Тайпины никогда не отличались утонченностью манер, — откликнулся Геркулес, восседавший в кресле с высокой спинкой.
— О, прекрасный шерри! — восхитился Перси, сделав маленький глоточек из стакана. — Воистину прекрасный! Так что же именно хотели сказать авторы послания, джентльмены?
— Ваш переводчик не перевел вам листовку? — осведомился старый Врассун из-за сцепленных перед лицом пальцев.
— О, эта часть послания вполне ясна. Меня беспокоит другая его часть, — сказал Ричард, напомнив присутствующим, что он тоже находится в комнате.
— Какая еще другая?
— Не написанная. Та часть, в которой говорится о том, что они приходят и уходят, когда и куда пожелают. Они не трогали нас до сегодняшнего дня не потому, что не могли, а потому, что не хотели. Они живут среди нас, готовят для нас еду, перевозят наши товары, присматривают за нашими детьми. Мы живем в их стране, а не они в нашей.