Приближалось третье препятствие — ров с водой. Американская лошадь перемахнула через него, а жеребец Врассунов, к удивлению публики, проскакал прямо по воде, благо глубина рва составляла не традиционные три фута, а всего шесть дюймов. Наездник Хордунов отпустил поводья и пришпорил лошадь, понукая ее к прыжку.
Теперь они находились на дальнем конце круга, готовясь сделать плавный поворот. Из препятствий остался только третий — самый высокий — барьер. Конь Врассунов шел первый, опережая остальных как минимум на два корпуса, но лошадь Хордунов быстро сокращала дистанцию.
Сайлас увидел отца и побежал к нему по проходу между рядами. Из-за царившего вокруг шума он не мог разобрать слова, которые кричал отец. Затем его взгляд сместился правее, и рядом с отцом он увидел Паттерсона. Паттерсона! Сайлас повернул голову в сторону скакового круга и тут услышал, как вопит отец:
— Давай, Майло! Достань его! Поднажми, Майло!
Сердце Сайласа провалилось. Лошади совершали широкий поворот, и Майло находился на расстоянии всего в один корпус от скакуна Врассунов. Высокий барьер был совсем близко.
«Нет, только не Майло!»
Майло нутром чувствовал неладное. Он не знал, что именно, но что-то было не так. В воздухе словно пахло чем-то непонятным. Но затем он отбросил тревожные мысли. Наверное, во всем виновато ожидание скачек и вся суета, предшествующая этому грандиозному событию. Огромная сумма, которую поставил отец, другие ставки, расспросы, пересуды и все такое… потом он вновь ощутил этот тревожный запах — в конюшнях Хордунов.
— Успокойся, Рейчел, — сказал Майло, но могучее животное дико косило глазом, пятилось и ударяло передними ногами в доски стойла. — Тихо, милая, — мягко успокаивал кобылу Майло. Внезапно лошадь развернулась и изо всех сил лягнула дверь стойла. — Нет, Рейчел! Нельзя! — крикнул он. И снова ощутил этот запах — сухой, едкий, пахнущий мускусом.
Если бы Майло рассказал о своих ощущениях любому китайскому крестьянину, тот объяснил бы ему, что это — запах перемен, но китайцев в конюшнях Хордунов не было. Всю работу здесь делали сами Хордуны, несколько бывших добровольцев Макси и, разумеется, Паттерсон. Вот и сейчас он оказался тут как тут с криком:
— Оставь животное в покое!
Майло отступил от кобылы, а Паттерсон, войдя в стойло, сильно ударил ее по носу.
— Будешь знать, как выкобениваться, — пробурчал он, а затем прошел мимо лошади и достал из ящика с упряжью свое любимое седло.
— Какие-то проблемы, джентльмены? — осведомился Ричард, входя в конюшню.
— Нет, сэр, никаких проблем.
— Надеюсь. Ведь сегодня — день, который мы так долго ждали, — со счастливым видом проговорил Ричард. — День скачек. Где твой брат, Майло?
— Не знаю, отец.
Кобыла шарахнулась от Ричарда.
— Спокойно, Рейчел, спокойно! — Он положил руку на шею лошади, провел ладонью по ее спине, продолжая тихим голосом успокаивать животное, а затем, ловко сунув ей в рот удила, перекинул узду через ее голову. — Что с ней случилось? — спросил он.
— От нее чем-то пахнет, — сказал Майло.
— Чушь! — рявкнул Паттерсон. — Чем, по-твоему, приятель, может пахнуть от животного? Она просто возбуждена перед скачками, как и я, можешь мне поверить.
Паттерсон закинул седло на спину лошади.
Майло посмотрел на отца. Он хотел спросить: «Разве ты не ощущаешь этот запах, отец?» — но тут кобыла подбросила зад и лягнула Паттерсона. Удар копытом пришелся мужчине точнехонько под подбородок, и он рухнул на пол как подрубленный.
Майло схватил поводья, натянул их, повернул голову лошади к себе и посмотрел ей в глаза. Животное тут же успокоилось. Майло погладил кобылу по морде.
Ричард помог Паттерсону подняться на ноги. У мужчины был крепкий череп, и, в отличие от тех, кого он называл «обезьянами», его крепко скроенное, как у бульдога, тело было словно специально предназначено для того, чтобы выдержать удар. Однако сейчас, получив копытом по голове, он шатался и не мог сосредоточить взгляд. Невзирая на яростные протесты помощника, Ричард отправил его домой, а сам повернулся к Майло.
— Признайся, ты ведь хотел участвовать в скачках, представляя нашу семью?
— Конечно, отец, — ответил Майло, и на его лице расцвела широкая улыбка.