— Ты хочешь, чтобы я остался в Шанхае?
— Только если возникнет необходимость.
— Но это означает конец моего контракта с британским экспедиционным корпусом.
— Ты так думаешь?
— Это же очевидно.
— Тебя это беспокоит, Макси?
— Не очень, — ответил младший брат, но лицо его потемнело. — Ты-то будешь занят настоящим делом, братец.
— Боюсь, все самые важные решения в Поднебесной принимают бюрократы, а сражения — так, для показухи.
— Люди гибнут ради показухи?
— Да, Макси, — не в первый и не в последний раз. — Макси набычился, и Ричард приготовился к словесной баталии. Но ее не последовало. — Поскольку никто из наших дурачков не знает ни слова на Общем языке, мне придется сидеть за столом переговоров. — Ричард помолчал, а потом добавил: — Я буду там, чтобы сделать жертву погибших не напрасной.
Макси кивнул, но ничего не сказал. Вокруг них моряки выкрикивали приказы.
— После того как мы возьмем Чжэньцзян, последуют бесконечные переговоры, но в итоге, я думаю, Шанхай для нас откроют, и я хочу, чтобы в тот момент, когда это случится, мы были готовы.
Макси снова кивнул.
— И еще одно…
— Что такое, братец?
— Держи себя в руках.
Макси улыбнулся той улыбкой, от которой всегда трепетали враги и таяли сердца женщин.
— Держать кинжал в ножнах, а член — в штанах? Ты это имеешь в виду?
— Точно, Макси. Именно это.
После того как десант был высажен на берег, пароходы отбуксировали два боевых корабля вверх по Хуанпу, и осада Шанхая началась. Десантники, морские пехотинцы и Макси со своим отрядом предприняли ночной марш-бросок, который привел их на высоты, расположенные к северу от городских ворот.
Утро наступило быстро и застало передовые силы англичан врасплох. Переход, длившийся всю ночь, вымотал солдат, и многие спали прямо на земле, не снимая ботинок.
Макси никогда не спал в ночь перед битвой. Забравшись на самый высокий холм, он смотрел на восход солнца. И тут он увидел их — маленькие фигурки крадучись приближались даже не со стороны города, а с востока. Он видел, как они окружили английский бивак и стали сжимать кольцо. Макси находился слишком далеко, чтобы предупредить англичан криком, и даже выстрел из ружья остался бы незамеченным на таком расстоянии, поэтому он побежал.
Часовой, охранявший восточную часть периметра, вздохнул. Его вахта почти закончилась. Тоскливо подумав о добром английском эле и своей молодой жене, он закурил турецкую сигарету и сделал глубокую затяжку. Но когда он выдохнул, дым почему-то вышел у него не изо рта, а из шеи! Солдат оглянулся, и худой китаец, одетый во все белое, улыбнулся ему. Длинные пальцы китайца снова и снова проворачивали в шее солдата тонкий окровавленный нож.
«Как у него это, получается?» — подумал часовой, беспомощно глядя на то, как нож еще глубже погрузился в его шею и резанул вбок.
— Просыпайтесь, болваны! — закричал Макси, добежав до вершины ближайшего к биваку холма. На него немедленно прыгнули двое китайских убийц, но в следующую секунду они уже валялись на земле, корчась от боли. Второй выстрел Макси разбудил лагерь, тут же наполнившийся криками.
Макси увидел маньчжурское знамя и кинулся к знаменосцу. Китаец в свою очередь заметил Макси и со всех ног побежал в его сторону. Оказавшись в трех ярдах от Макси, он опустил знамя, воткнул его в землю и, схватившись за древко, подпрыгнул и ударил Макси ногами в голову. Удар расплющил Макси нос и отбросил его на землю.
Он упал, но тут же перекатился. Это его и спасло. Древко вонзилось в мягкую землю в считанных дюймах от лица. Макси еще раз перекатился, вскочил на ноги, одновременно выхватив пистолет, и направил его знаменосцу в лицо. Китаец убрал руки от древка знамени и неподвижно стоял. Он что-то проговорил тихим и напрочь лишенным страха голосом. Макси пожалел, что рядом нет Ричарда, который понял бы, что сказал храбрый китаец. Тот повторил свои слова — без всякого высокомерия, готовый принять то, что сейчас должно было произойти.
«Точно так же относятся к жизни индийские крестьяне, что выращивают опий», — подумал Макси.
Он обхватил древко, выдернул его из земли и протянул знаменосцу. Тот склонил голову, Макси ответил тем же. Затем мужчины развернулись и пошли в разные стороны: китаец — к своей армии, Макси — к южным городским воротам.