Фон наклонил голову, и отец поцеловал его в лоб. Мальчик ухватил отца за волосы и притянул его голову к своему лицу. Он глубоко вдохнул отцовский запах, а потом отпустил его. И только когда мужчина направился к двери, окликнул отца:
— А кто защитит меня от бабушки?
* * *Вскоре после ухода отца Фона еще тысячи таких же, как он, мужчин покинули Шанхай, чтобы присоединиться к армии Мао. А чиновников из националистического правительства осенила мысль печатать побольше денег, «чтобы народ был счастлив». К концу 1946 года из-под печатного станка вышли четыре с половиной триллиона новых китайских долларов. Инфляция взлетела до отметки, когда деньги стали в буквальном смысле бесценными, то есть стоили меньше, чем бумага, на которой они были напечатаны. Один американский доллар меняли на миллион китайских. А к 1949 году уже на шесть миллионов.
Цены росли даже не с каждым днем, а с каждым часом. Торговые лотки ставили прямо у банков, чтобы люди, сняв деньги, могли потратить их сразу, пока они еще имели хоть какую-то цену. Многие рабочие требовали, чтобы зарплату им выплачивали рисом.
Ирония заключалась в том, что приезжие, незнакомые с реалиями повседневности, полагали, что Шанхай процветает. Люди хорошо одевались и ели, но у них просто не было иного выбора. Деньги, которые они получали в понедельник, полностью обесценивались к пятнице, поэтому шанхайцы были вынуждены тратить все, что получали, сразу же, не дожидаясь, пока заработанное превратится в прах. С прилавков моментально исчезли соломенные сандалии — традиционная обувь шанхайцев, — уступив место более дорогой обуви.
Так называемые белые воротнички и офисные работники уходили в простые рабочие, иначе они были обречены на голодание. Вдобавок ко всему в Шанхай ежедневно возвращалось более шести тысяч беженцев, в результате чего очень скоро население города перевалило за шесть миллионов — на два миллиона больше, чем было десять лет назад, до японского вторжения.
Многие по-настоящему богатые китайцы оказались достаточно расторопны, чтобы избежать гоминьдановских сетей. Что ж, большие деньги всегда сродни перекати-полю.
Торговцы фань куэй поначалу пытались реанимировать свой бизнес, но вскоре убедились в бесплодности этих усилий. Врассун распродал всю свою шанхайскую недвижимость, перевел операции на Карибы, а затем и сам переехал туда. Оказавшись там, он заново вложил свои активы, но на сей раз — в экономику Южной Америки. Примеру Врассуна последовало большинство торговцев, покинувших Город-у-Излучины-Реки.
Безудержная инфляция в Шанхае явилась прямым результатом упрямого нежелания Чан Кайши поделиться властью с коммунистами. Из-за этого он был вынужден тратить восемьдесят процентов своего бюджета на вооружение и содержание армии. Несмотря на все усилия американцев, пытавшихся выступать посредниками в процессе примирения между Чан Кайши и Мао Цзэдуном, к июлю 1946 года любые переговоры между Мао и Чаном прекратились и гражданская война перешла в открытую фазу.
Америка вывела все свои войска, хотя и продолжала оказывать республиканцам материальную и финансовую помощь.
Армия Мао разрослась почти до трех миллионов человек, и к 1948 году он был готов захватить Маньчжурию и города к северу от Янцзы, находившиеся в руках националистов. Но победу Мао принесла не армия, а поддержка со стороны народа.
Последний и, пожалуй, самый идиотский финансовый маневр Чан Кайши заключался в том, что он объявил о введении золотого юаня, равного четырем американским долларам. Один золотой юань можно было купить за три миллиона китайских долларов, и все — абсолютно все! — были обязаны перевести сбережения в новую валюту.
Ответственным за претворение в жизнь нового закона был назначен Цзян Цзиинго, сын Чан Кайши, и, подобно отцу, ради осуществления этой цели он прибег к террору и мародерству.
Цены и зарплаты были заморожены.
Эта уловка работала меньше месяца. Стоимость есть стоимость, и определять ее произвольно, по собственному усмотрению не может ни одно правительство. Со временем этот урок пришлось усвоить даже коммунистам.
Единственными в Шанхае, кто продолжал поддерживать Чана до последнего, оставались представители среднего класса, но теперь и они ополчились против него. Все их сбережения окончательно обесценились, будучи переведены в новую, еще более никчемную валюту, и бытовало мнение, что вся эта затея придумана лишь для того, чтобы власть имущие могли еще туже набить карманы.