— Ты хоть сам понимаешь, что творишь? — наконец спросил он.
— Целиком и полностью, — ответил Конфуцианец, подняв взгляд на пленника. Однако в собственном голосе он услышал дрожь неуверенности и от этого разозлился еще больше.
— Сам того не понимая, ты по-прежнему находишься на службе у Договора, — заявил Резчик.
— Как это? — удивился Конфуцианец.
— Красная армия не любит фань куэй. Возможно, она избавит город от европейцев и вернет его черноволосым.
— Может быть.
— Но ведь твоя истинная цель заключается в другом, верно? Ты стремишься возродить власть конфуцианцев. Глупое желание. История, может, и развивается по спирали, но она никогда не возвращается к битой карте. История опробует различные решения и без сожаления выбрасывает те, которые не оправдали себя. Твоя мечта — это мечта глупца.
— Где Убийца?
— Ты прав, что беспокоишься относительно того, где может находиться Убийца. — На губах Резчика появилась едва заметная улыбка. — Не сомневаюсь, что он собирается уничтожить тебя.
— Так где же он?
— Он достаточно умен, чтобы не сообщать о своем местонахождении ни мне, ни кому другому.
Испепеляющий взгляд Конфуцианца заставил его замолчать.
— Ты хочешь получить обратно свои статуэтки и мастерскую?
— Хотелось бы.
— Тогда расскажи мне, где спрятан Бивень.
— В Багдаде.
— Где именно в Багдаде?
— Понятия не имею, — пожал плечами Резчик. — И ты знал об этом еще до того, как задал вопрос.
Конфуцианец долго смотрел на Резчика, а потом спросил:
— Тебе известно, что такое Тиланьсяо?
Резчик кивнул, и самообладание, похоже, впервые покинуло его.
— Новая тюрьма.
— Да, новая тюрьма. Если я запихну тебя туда, ты больше никогда не увидишь дневного света. Так что подумай как следует о том, где может находиться Убийца и где в Багдаде я смогу отыскать Бивень.
Резчик посмотрел на свои руки, огрубевшие, покрытые шрамами руки человека, привыкшего трудиться. Точно такие же руки были у его отца, у отца его отца и у всех Резчиков до него. Затем он перевел взгляд на изнеженные и пухлые пальцы Конфуцианца. Эти руки никогда не знали мозолей, не резали камень, не говоря уж о кости.
— Я уже сказал тебе, что не знаю ни того ни другого. — Резчик поднял голову. — И никакие угрозы, взятки или пытки не смогут заставить меня…
Резчик услышал звук лопнувшей кожи еще до того, как ощутил боль в щеке, кровь, текущую по лицу, и маленький нож в руке Конфуцианца.
— Ты не можешь заставить меня вспомнить то, чего я не знаю. — Его улыбка стала еще шире.
— Прекрати улыбаться! — закричал Конфуцианец, сам понимая, что это звучит глупо, как вопль обиженного ребенка. — Конвой! — крикнул он. — Уберите его с глаз моих!
* * *Фон ни на минуту не переставал искать отца, но город был полон солдат. Одни из них выполняли те или иные приказы командиров, другие сидели в казармах без дела, но все без исключения получили указание не вступать в разговоры с местными жителями. Передвигаться по городу становилось все труднее. Мальчик с удивлением обнаружил, что вновь назначенные смотрители и коменданты зданий либо говорят на ужасающем шанхайском диалекте, либо не говорят вовсе и не скрывают презрительного отношения к жителям Города-у-Излучины-Реки.
Фон старался как можно скорее покончить с отведенными ему ночными горшками, чтобы осталось побольше времени на поиски отца, однако вскоре бабка поняла, чем он занят, и добавила к его обычному маршруту несколько новых улиц.
— Почему, бабушка? — чуть не плача, спросил он.
— Потому что работа должна быть сделана, а кто еще будет ее выполнять теперь, когда твой отец ушел? Отцы твоих двоюродных братьев делают свою работу, и только твой глупый папаша предпочел бросить семью и пренебречь обязанностями ради кого-то другого. Так что теперь его работа легла на твои плечи, и это — навсегда.
— Почему навсегда?
— Потому что он не вернется. Повзрослей наконец. Твой глупый отец мертв.
Теперь маршрут Фона проходил по нескольким кварталам Старого города, где он никогда не бывал раньше. И в первый же день работы в древнем городе он наткнулся на весьма необычный ночной горшок одного из новых клиентов. Он пах не так, как другие, и мальчик узнал этот запах. Год назад в наказание за какой-то проступок бабушка заставила его работать в еврейском гетто, расположенном в Ханкоу. И скоро Фон узнал, что горшки фань куэй, как и их кожа, пахнут иначе, чем китайские. Возможно, это было как-то связано с необычным пристрастием фань куэй к сыру и коровьему молоку.