Он был удивлен быстрым ответом.
— Да, сэр. Я умею читать, писать и считать. — Рюарк раздвинул губы, показывая сияющие белизной зубы. И продолжал: — У меня крепкая спина, здоровые зубы. Я свободно поднимаю вес, равный моему собственному, при условии хорошего питания. Надеюсь, что не разочарую никого из вашей семьи.
— Моя жена умерла. Мы живем вдвоем с дочерью, — машинально пробормотал Траерн и тут же пожалел о том, что так разоткровенничался. Затем продолжил: — Ты, как я полагаю, колонист из Нью-Йорка или, может быть, из Бостона. Почему тебя продали?
— Простое недоразумение. Судья мне не поверил.
Траерн пожал плечами.
— Как бы то ни было, для меня не имеет значения, кем ты был. Меня занимает лишь то, кто ты теперь.
Раб Джон Рюарк рассматривал своего хозяина. Он понимал, что этому человеку пальца в рот не клади, и что с ним следует быть осторожным.
Траерн отошел от него и расположился перед шеренгой рабов, скрестив ноги и сложив руки на набалдашнике трости.
— Итак, вы на Лос-Камельосе, — начал он. — Название это испанское. Земля находится у меня в концессии. Здесь я и хозяин, и шериф, и судья. Вы проданы мне за долги. Мой бухгалтер назовет каждому сумму его долга и будет держать в курсе его оплаты. Воскресные дни будут вам оплачиваться, болеть же придется за свой счет. Заработок будет по шесть пенсов в день. Первого числа каждого месяца вы будете получать по два пенса за каждый рабочий день, два пенса пойдут на оплату долга и еще два пенса на ваше содержание. За особенно хорошую работу будет прибавка. Надеюсь, что кое-кто из вас сумеет рассчитаться меньше чем за пять или шесть лет. После этого вы сможете отправляться туда, куда вам будет угодно, а можете устроиться и здесь. Вам раздали одежду и мыло. Берегите одежду, так как впредь ее придется покупать самим. — Траерн помолчал и продолжил: — Здесь существует два способа заработать себе неприятности. Первый — это портить или красть мое имущество. А мое здесь почти все. Второй — нападать на живущих здесь людей. У вас есть вопросы ко мне? — Желающих задать вопросы не оказалось. Сквайр принял более свободную позу. — Три первых дня вам будут давать легкую работу, чтобы вы пришли в себя после морского путешествия. А потом будете ежедневно заниматься по-настоящему производительным трудом. Начнете на следующий день после Рождества. Всем приятного дня.
И, не обращая на них уже никакого внимания, он уселся в коляску, предоставив дальнейшее Ролстону. Тот заговорил, как только коляска скрылась из виду:
— Сквайр Траерн слишком добр к своим рабам. Что до меня, то, поверьте уж, я буду менее покладистым. Вы будете жить в старом коровнике, за пределами городка, пока не отправитесь на полевые работы. Вот этот надзиратель целиком отвечает за все ваши поступки. Как вы заметили, здесь спрятаться негде, по крайней мере, надолго. Вам будут предоставлять время для отдыха. Вас будут кормить. Вы будете работать, чтобы окупать ваше содержание. — Он сделал знак охраннику. — Веди их. Всех, кроме этого, — проговорил он, указывая на Рюарка. Подойдя к нему, он понизил голос: — Вид у тебя довольно подозрительный.
Ролстон ждал ответа. Рюарк молча смотрел на него. Тот продолжал:
— Если ты не хочешь возвратиться в Англию, чтобы быть там повешенным, я советую тебе держать язык за зубами. — Рюарк не моргнул и глазом. — Ступай, догоняй остальных.
Движением головы Ролстон указал на удалявшуюся цепочку рабов. Рюарк быстро повиновался, чтобы не дать ему повода для продолжения разговора.
Суда Траерна предпочитали бороздить южные моря, а не север Атлантики, где частые бури и айсберги делали плавание опасным. Они доставляли на острова товары с континента и из Англии. Обратными рейсами отвозили сырье. На юге Лос-Камельоса работа шла полным ходом. Стволы выкорчеванных деревьев сбрасывали с береговых скал в море, где их собирали небольшие суда и перевозили в более крупные порты — там древесину распиливали. Рабочую силу перебрасывали с одного места на другое по мере необходимости. Первоочередной задачей рабов было строительство жилищ для надзирателей и для самих себя. Строили они простые хижины с соломенными крышами, но достаточно прочные, чтобы защитить от дождя и солнца.
Джон Рюарк сначала работал на одной из лесных бирж. Там он сделал несколько предложений по улучшению организации работ. Под его руководством протекавший рядом со стройкой ручей был превращен в канал, и больше не приходилось подтаскивать стволы деревьев к береговому обрыву, их просто сплавляли к морю по этому каналу. Надзиратель, довольный тем, что освободились мулы, которых он теперь мог использовать в своих целях, упомянул имя изобретательного раба в своем донесении Траерну.
Рюарка перевели в другое место, где шел сбор урожая сахарного тростника, который было необходимо закончить до начала сухого сезона. Он научил всех обжигать тростник на корню так, чтобы оставались голые стебли и тем самым уничтожались ядовитые пауки и другие опасные насекомые. Это позволило сократить число рабов на этой работе. Он переделал мельничное устройство так, что вместо полудюжины людей его стал приводить в движение один мул. И снова имя Рюарка появилось в ежедневных отчетах.
Скоро слухи о его способностях распространились по всему острову. Надзиратели на стройках просили присылать его для разрешения разных технических задач. Порой это удавалось ему легко, но бывали и трудности. Например, способ обжигания тростника в поле встретил кое у кого возражения, и Рюарку пришлось доказывать свою правоту. Его авторитет неуклонно повышался, да и зарплата стала сначала вдвое, а потом втрое больше. Кроме того, имущество Рюарка увеличилось на целого мула, которым деревенский торговец расплатился с ним за работу, выполненную в свободное время.
В особенности удачлив был Рюарк в лечении лошадей. Однажды ему привели горячего жеребца Аттилу, который захромал. Узнав, что это была любимая лошадь дочери Траерна, он особенно старательно втирал в поврежденную ногу мази, менял тугие повязки. Животное быстро поправилось, стало брать сахар из его рук, чего не удавалось добиться даже молодой хозяйке. Рюарк выдрессировал его так, что жеребец являлся на его свист. Наконец, объявив, что Аттила здоров, Рюарк отправил его к молодой хозяйке.
Что касается Шанны, то она просто упивалась тем, что снова была дома. Она ездила верхом, купалась в море, иногда ловила рыбу, возобновила знакомства с жителями Лос-Камельоса, занималась благотворительностью. Ее огорчало то, что не удалось найти хорошего учителя для занятий с детьми, вследствие чего построенная отцом школа пустовала. Дни ее текли идиллически размеренно, похожие один на другой, как жемчужины ожерелья. В порту Лос-Камельоса бросали якорь многочисленные суда. Их офицеров приглашали в поместье Траерна. У Шанны появлялся повод одеваться в лучшие наряды, демонстрировать свой острый ум на этих приемах. Дочь Траерна была царицей острова. Порой Шанна с трудом вспоминала о том, что она, кроме того, и мадам Бошан. Мучившие ее воспоминания понемногу стирались из памяти.
Февраль начался хорошо. Как-то в пятницу, после обеда, она решила совершить прогулку верхом на Аттиле. Дорога вилась между холмами, вдоль плантаций, и Шанна скоро оказалась в местах, которых отец советовал ей избегать. Но Шанна делала все по-своему, не задумываясь о последствиях. Копыта Аттилы поднимали облачка пыли. Она ехала по направлению к южной оконечности острова, когда увидела человека, шагавшего рядом с мулом по обочине дороги. Судя по его одежде, это был раб. На нем была обычная широкополая шляпа. Рубаху он бросил на спину мула, а штаны подвернул выше колен. Бронзовое от загара мускулисто, тело казалось воплощением ловкости и силы. Аттила заржал и закрутил головой. Шанна попыталась удержать лошадь, но, когда поравнялась с человеком, его загорелая рука поднялась и схватилась за уздечку Аттилы. В иных обстоятельствах жеребец бросился бы в сторону, на этот же раз он лишь тихо заржал, почувствовав, как натянулся повод, и прикоснулся ноздрями к потянувшейся к нему руке. У Шанны расширились глаза от удивления. Она была готова восстать против такой наглости, когда незнакомец повернулся к ней лицом.