Траерн закивал и положил свою огромную руку на изящную кисть дочери.
— Я тоже не могу выносить притворства этих напудренных барышень и их жеманства. Вы, как в прошлом и ваша мать, куда красивее их, с простым загаром на щеках и с вашими прекрасными волосами. В самом деле, вы с каждым днем становитесь все прекраснее. И к своему удивлению, я понял, что у вас есть твердая воля и собственное мнение. Но есть в этом и кое-что, чего я объяснить не в состоянии. Вы держите себя в последнее время так, как свойственно замужней женщине.
Шанна покраснела и опустила глаза в страхе, что он может обо всем догадаться. Что сделал с ней Рюарк такого, что даже отец почувствовал разницу в том, какой она была и какой стала? Сама она не замечала в себе никаких перемен. Но мысль, что посторонний глаз заметил в ней нечто необычное, сильно встревожила ее.
— Успокойтесь, папа. — Шанна подумала о том, ушел ли Рюарк с балкона или же все еще здесь. — Очень маловероятно, чтобы мой муж мог так сильно повлиять на меня за несколько дней нашей совместной жизни.
Отец посмотрел на Шанну печальными глазами.
— Известно ли вам, что вы произвели большое впечатление на сэра Гэйлорда?
Шанна похолодела.
— Он прожужжал мне все уши об этом сегодня после обеда и даже, после того как вы встали из-за стола, позволил себе просить у меня вашей руки. — Орлан прочел в глазах Шанны внезапный испуг и поспешил развеять ее страхи. — Я сказал ему, что прежде всего, для этого он должен получить ваше согласие. И поэтому не волнуйтесь, дочка. Я обещал вашей матери, что найду вам достойного вас мужа, и не отступлюсь от этого.
Теперь настал черед Траерна опустить глаза, и он неуклюже потер ладонью пряжку на ботинке.
— Вас что-то смущает, папа? — спросила Шанна, охваченная беспокойством. Она никогда раньше не видела отца в таком странном состоянии.
— Да, с некоторых пор меня смущает многое.
Шанна с тревогой посмотрела на отца, который мучительно медленно ронял слова.
— Я вынужден огорчить вас и, не исключено, даже заставить страдать. Мне так не хотелось бы этого! — Он смотрел прямо в глаза дочери. Плечи его ссутулились. — Я стар, Шанна, девочка моя, и с каждым днем старею все больше. — Он поднял руку, предупреждая ее протестующий возглас. — И поэтому мне бы очень хотелось знать, что династия Траернов никогда не прервется, залогом чему явилась бы куча младенцев. — Траерн мечтательно улыбнулся. — Хорошо бы иметь их с дюжину, если вы не имеете ничего против. Но я подумал и о том, что, видимо, этим моим мечтам еще не время осуществиться. Я полагаюсь на ваш выбор, поскольку сам не нашел человека, достойного вашей руки. Я не буду торопить вас с этим. Ищите себе мужа там, где, по-вашему, вы могли бы его найти.
— Я обещаю вам, папа, — проговорила Шанна с любовью к отцу. — И очень благодарна за то, что вы меня понимаете.
Траерн долго не отрывал глаз от дочери, а потом громко втянул воздух носом и поднялся с кровати.
— Ну, хватит об этом, — грубовато отрезал Траерн. — Я помешал вам спать.
Прошла минута, прежде чем тонким, детским голосом заговорила Шанна:
— Спокойной ночи, папа. — И когда Траерн повернулся, чтобы уйти, до него едва донеслось: — Я очень люблю вас…
Вместо ответа Орлан снова шумно втянул носом воздух, заторопился через гостиную к двери и тихо притворил ее за собой.
Шанна влажными глазами в смятении всматривалась в темноту мочи. Прошло много времени, прежде чем она, подняв глаза, увидела Рюарка, стоявшего на расстоянии фута от кровати. Он смотрел на нее со странной полуулыбкой на губах.
— Вы все слышали? — едва слышно спросила она.
— Да, любовь моя.
Шанна села в постели.
— Я никогда не думала, что он так одинок, — задумчиво проговорила она.
Она только что сделала решающий шаг в своей жизни — из эгоцентрической и беспечной юности перешла в полную тревог и забот жизнь взрослых. Переход этот оказался болезненным. Рюарк молчал, давая ей возможность разобраться в этом. Шанна пыталась осознать глубины только что обретенной зрелости. Это был новый опыт и не во всем горький. Она убедилась в том, что отец любит ее, и сознание этого согревало ее сердце. Но из ее памяти не уходили и его жесткие доводы, и колкость гневных слов, направленных против ее упрямого своеволия. Ее детские мечты о прекрасном лорде, коленопреклоненно просящем ее руки, уже давно рассеялись. Перед ее мысленным взором чередой проносились высокомерные, невыразительные лица. Эти видения отступили при мысли об одиноком, чувствовавшем себя перед ней виноватым отце.
Раньше его проповеди лишь раздражали ее, но только что высказанная им робкая просьба вызвала у нее потребность считаться с его желаниями. Он хотел, чтобы она вышла замуж и имела детей. Но кого ей выбрать? Сэра Гэйлорда, эту глупую карикатуру на рыцаря ее девичьей мечты? В кромешной тьме за ним вырисовывалась другая фигура, мрачная и таинственная. При мысли о ней покой покидал Шанну, растворялся, как тает снег под весенним дождем, и она старалась понять, чего, собственно, ей хочется самой.
Шанна по-прежнему смотрела на Рюарка. На своего дракона. Так это он лишил ее душу покоя?
Рюарк прошелся по комнате, задержался на секунду перед туалетным столиком, на котором громоздились щетки и гребни, коробочки с пудрой и флаконы духов, так необходимые для создания образа женщины. Но насколько пленительнее было то, что скрывалось за внешностью! Переменчивость неуловимых, как ртуть, настроений, спонтанность переходов от бурной радости к яростному гневу, мягкость тела и порой его неожиданная сила, непостижимый огонь ласки и блаженство слияния их губ…
Он повернулся к Шанне, сидевшей на кровати в глубокой задумчивости. Она казалась маленькой и беззащитной, хотя он хорошо знал, что стоит ее задеть, как она воспрянет со всей решимостью, полная ярости, которая способна укротить даже раненого тигра. Но сейчас она была сама красота и мягкость. Рюарку захотелось помочь ей обрести душевный покой.
— Он сказал, что я свободна в выборе мужа, — прошептала Шанна, и Рюарк понял, что, в свою очередь, и она не спускала с него глаз. — Но что мне делать с вами?
Рюарк подошел к кровати.
— У меня нет желания броситься на поиски палача, Шанна, но правды я не боюсь.
— Это ваше дело. — Шанну покоробило легкомыслие Рюарка. — Но если отец снова рассердится на меня, то моим женихом вполне может оказаться какой-нибудь хлыщ.
Рюарк сардонически улыбнулся.
— Мадам, если взглянуть правде в глаза, то следует признать: вы замужем и что личность вашего мужа не является для вас тайной. Это я! И поэтому, пока моя шея не узнает, сколько весит туловище, вам нечего бояться других мужчин. Мне кажется, ваш отец ценит меня за мои способности, он мог бы за счет моих будущих доходов заплатить адвокатам и добиться моего освобождения. — Рюарк, не переставая улыбаться, наклонился к Шанне. — Подумайте об этом, любовь моя. Вполне в моих силах сделать вам ребенка, и вряд ли ваш отец захотел бы, чтобы его наследники были отпрысками повешенного.
От неожиданности у Шанны перехватило дыхание.
— Как вы можете предлагать такое? — Подобно молнии в темном небе, сверкнул гнев в ее глазах, — Вы подлый негодяй! Грубиян! Трижды проклятый проходимец, жалкий идиот!
— Ах, любовь моя, вы мне льстите! — усмехнулся Рюарк. — Мне лишь остается заметить, что ваши доводы в тюрьме были более изысканными, и ради достижения своей цели вы без колебаний поставили на кон свою девственность.
— Вульгарный бастард торговца рыбой!
Шанна в юности наслушалась грубых выражений от моряков и чернорабочих и при подходящих обстоятельствах могла исполнить целую арию из набора таких словечек, которым позавидовал бы самый отпетый сквернослов. В свою очередь, разозлился и Рюарк.
— Так, значит, я для вас не больше, чем карманный любовник, Шанна, — язвительно заметил он, — который ночью я должен прятаться от людей в ваших комнатах и не иметь права стоять рядом с вами при свете дня? Вы все время думаете о том, что будет с вами, если все откроется, боитесь какого-то воображаемого наказания, но я потеряю больше, мадам. И если бы я встал перед выбором открыто предстать перед вашим отцом как ваш муж или же прятаться в темных углах вашего будуара, то, поверьте, мадам, я предпочел бы первое. — Рюарк отвернулся и с горечью проговорил: — Если бы я не рисковал головой и возможностью вызвать вашу ненависть, я бы сейчас же сознался во всем вашему отцу и предъявил бы свои права, положив конец этой комедии.