— Пошел вон.
Тот обалдел:
— Чего?
— Я сказал, пошел вон, мое время слишком дорого для того, чтобы тратить его на мокриц вроде тебя.
Я снова повернулся к девушке, нервно кусающей губы, и взял свой бокал.
— Так что ты говорила о талисманах?
Какое-то время бледный тип злопыхал у меня за спиной, придумывая все более неправдоподобные угрозы, но моя заносчивая уверенность в себе смущала его. Когда он наконец удалился, явно ненадолго, девушка посмотрела на меня печально, с мягким упреком, почти осуждающе:
— Не нужно тебе было говорить с ним так. Он прав, я на работе.
Ей хотелось остаться, поболтать со мной еще о талисманах и везении, но она поднялась. И очень вовремя. Ее работодатель появился снова, на этот раз в компании мужчины средних лет с раздраженно-брезгливой физиономией. Мой недавний оппонент что-то горячо втолковывал ему, а тот слушал, не проявляя никакого интереса.
— Ну, и сколько стоит вся эта кухня? — спросил он наконец громко.
Темно-синий что-то ответил, показав на девушку, все еще стоящую рядом со мной. Мужчина оценивающе рассмотрел ее с ног до головы, удовлетворенно кивнул и поманил к себе…
Уже выходя из бара, она быстро оглянулась и едва заметно улыбнулась мне…
Удача любит других людей: решительных, смелых, уверенных в себе, совсем не таких, как эта девочка. У ее друга кроме невезения есть редкий талант, а у нее нет ничего, только милая улыбка и глаза испуганного, никому не нужного ребенка…
Почему я никогда не обращал внимания на таких, как они? Меня не интересовали их проблемы, их жизнь, их планы. А ведь они тоже мечтали о бешеных выигрышах в казино и о полосе вечного везения. Но у них никогда не хватало силы воли или безумия для того, чтобы пойти в мой «храм» и поставить на кон все свои сбережения. Меня никогда не тянуло к тем, кто не умеет играть и не умеет проигрывать. А сейчас я смотрю вслед девочке, которая ушла с посторонним чужим мужчиной, потому что ей так велели, и жалею о том, что не задержал ее. Она мне нравится… Бог Шанс любит детей…
Я шел по улице, смотрел в лица людей, попадающихся навстречу, и чувствовал, как во мне меняется что-то. Две короткие встречи, два ничего не значащих образа — парень, играющий на саксофоне так, что даже у бездушного бога заныло сердце, и девочка, с улыбкой оглядывающаяся на меня через плечо… Только сейчас я понял, как она похожа на музыку Константина. Щемящая, печальная мелодия об одиночестве и беззащитной нежности, тоска по нескольким мгновениям короткой юности. По слабой, ранимой юности, вынужденной прятаться за маской взрослой искушенности и вседозволенности… Два ребенка, не нужных никому… кроме меня?
Я резко остановился, развернулся и налетел на старушку, осторожно семенившую по тротуару. Ручка хозяйственной сумки, которую она несла, оборвалась, и на черный асфальт посыпались ярко-оранжевые апельсины.
— Простите. Я… сейчас соберу.
Я бросился подбирать золотые плоды, которые весело катились по земле и были похожи на мои искры. Старушка бормотала какие-то невнятные благодарности и улыбалась. А потом, когда я высыпал все собранное обратно ей в сумку, вытащила из пакета апельсин, сбереженный от падения, и протянула мне.
— Спасибо, — пробормотал я, взял маленькое, оранжевое земное солнышко и почувствовал на мгновение, что мне, богу Шансу, подарили человеческую искру удачи.
…Мы с Константином общались уже около трех недель.
Он стал держаться увереннее, двигаться свободнее, как будто больше не опасаясь споткнуться на ровном месте. Странно, но люди очень зависят от внешних обстоятельств. Им не хватает спокойствия, уравновешенного отношения к событиям и стабильности характера — когда что-то, пусть самая мелочь, идет не так в их человеческой жизни. Мы, боги, лишены этой зависимости. Может быть, оттого, что не испытываем страха. Внутреннюю уверенность и невозмутимость Рока не сокрушить ничем. Активность и безудержную деятельность Фема вряд ли можно остановить. И мое упрямство, похоже, не переупрямишь.
Будучи человеком, Константин приобретал равновесие духовное вместе с материальной стабильностью.
Получив возможность быть не хуже других в финансовом плане, таком значимом для мужчин, он чувствовал себя все более полноценным. Взгляд его теперь чаще останавливался в центре объекта, заинтересовавшего моего протеже, а не скользил мучительно от одного края до другого и не уходил в пол. Движения и жесты стали более четкими. Он больше не плелся бесцельно и не бежал слепо неведомо куда. Речь зазвучала внятно и логично. По крайней мере, мой приятель научился спокойно озвучивать вслух свои желания. Мучительное: «вот… я… как ты считаешь?., подумал… ну… может быть, мы…» теперь заменялось простой фразой: «Пойдем поужинаем».