— Блейз? — голос Гермионы звал хрипло и тихо.
— Собственной персоной, Грейнджер, — Забини театрально склонил голову. — Ты не перестаешь меня пугать. За один день ты чуть ли не добилась седых волос на моей голове. Знаешь ли, седые мне не к лицу.
Мулат ухмыльнулся и посмотрел на гриффиндорку.
***
Он приходил к ней всю неделю, но видел одну и ту же картину. Она лежала без сознания. В тот вечер она развернулась, чтобы уйти, и через секунду рухнула без сознания. Забини подскочил к ней, чтобы помочь. Её колени были сбиты в кровь об каменную кладку пола, ладошки тоже были в крови. Изо рта лилась темно-бордовая струйка.
Даже в приглушенном свете школьных коридоров можно было рассмотреть кровавый оттенок ее крови, она была почти черной. Он подхватил её на руки, отметив, что она была практически невесомой. Казалось, что больше весит её школьная форма, чем она сама. Пролетая школьные коридоры, он направился в сторону больничного крыла. За несколько поворотов к цели он увидел Малфоя, который разлегся на подоконнике школьного коридора.
— Малфой! Помоги мне! — крикнул мулат другу.
Малфой приблизился к Забини и застыл в нескольких шагах, рассматривая девушку на его руках.
— Какого хера, Забини? — голос Малфоя сорвался на крик. — Что это за хуйня?
— Я буду рад тебе объяснить, но только тогда, когда мы отнесем её в больничное крыло. Она сейчас истечет кровью у меня на руках, — тихо ответил Блейз.
Слизеринцы донесли её к мадам Помфри и присели на соседнюю кровать от Грейнджер. Джемпер и руки Забини были перепачканы кровью Гермионы. Казалось, крови было так много, что в воздухе висел тяжелый железный кровавый запах. Блейз кинул взгляд на друга, который беспрерывно смотрел в сторону гриффиндорки. С той самой минуты, как они зашли в больничное крыло, он не отрывался от неё. Его лицо было напряжено, а кулаки сжаты.
— Она пришла извиниться, — нарушил тишину Забини. — Пришла к нашей гостиной, чтобы объяснить ситуацию на Зельеварении. Мы перекинулись парой фраз, и она собиралась уже уходить. А потом просто упала. Я сразу бросился к ней, но было такое чувство, что она истекала кровью уже добрых полчаса.
Драко молчал. Он слышал, что ему говорил друг, но не отрывал свой взгляд от Грейнджер.
— Я не знаю, что за хуйня с ней происходит, Малфой, но это не нормально. Я никогда не сопереживал гриффиндорцам, а уж Грейнджер и подавно, — продолжал Блейз. — Но это… у меня слов нет. Где лазит Поттер? Разве она не его подружка? Почему Вислый за ней не присматривает? Разве на Гриффиндоре не пропагандируют дружбу?
— Карамель, — сухо сказал Малфой.
— Что? Какая карамель, Малфой? Тебе, может, тоже к Помфри нужно?
— Помнишь занятия со Слизнортом на шестом курсе? Он тогда впервые приготовил Амортенцию для обзорной лекции, — Драко разговаривал с другом, не отрывая взгляд от постели Грейнджер.
— Помню.
— Амортенция пахнет для каждого по-разному в зависимости от того, что нравится, — начал объяснять Малфой. — Для меня она пахла карамелью. А еще карамелью пахла Грейнджер. Каждый раз, когда я оказывался слишком близко к ней, я чувствовал этот запах. Мне казалось, что карамелью провонял весь этаж, когда она проходила где-то рядом. И сегодня утром Слизнорт опять приволок на занятие Амортенцию. И она опять пахла карамелью.
В воздухе повисла тишина. Иногда Забини замечал за другом, какие тот кидает взгляды на Грейнджер, как пытается задеть ее за больное. Но не мог предположить, что все так запущено. Поведение Малфоя по отношению к гриффиндорке шло вразрез с поведением человека, которому могла нравиться девушка.
— Я думал, что это пройдет, когда она поволоклась в крестовый поход с Поттером, — продолжал Малфой. — Думал, что если я перестану её видеть и слышать, то это пройдет, что этот навязчивый запах карамели исчезнет. Я начал встречаться с Паркинсон, чтобы переключиться. И это помогло, пока я её снова не увидел. Забини, знаешь, где я её увидел? — Драко посмотрел на друга, радужки его глаз потемнели до черноты. — Я увидел на полу гостиной в Малфой-Мэноре, когда Белла пытала её. Она запускала в неё Круциатус, один за другим. Грейнджер лежала в крови, умоляя остановиться. Каждый новый Круциатус, направленный в неё, отзывался болью внутри меня. В тот момент я проклинал этого дауна Поттера, который потащил её за собой, из-за которого ей пришлось все это пережить. Она прошла ад в Мэноре, а потом пришла защищать меня. Она пришла свидетельствовать в пользу моей семьи после всего этого.
Малфой замолчал и снова перевел взгляд на Грейнджер. Забини не знал, что сказать. Каждое сказанное слово Малфоя сопровождалось болью в голосе. Он винил себя в том, что с ней произошло.
— С начала года я присматривал за ней, наблюдал, — Драко снова заговорил. — Она выглядела, как прежняя Грейнджер. Где-то внутри себя я радовался за неё, радовался, что она смогла пережить весь этот кошмар. Я видел счастливого Поттера, его подружку, Уизли и её. Они все выглядели счастливыми. Грейнджер выглядела счастливой. А потом я увидел её на Астрономической башне, настоящую Грейнджер, без чар, — он запнулся. — Я увидел то, что от нее осталось, и я оставил её. У неё началась истерика, а я просто ушел. А потом ты мне рассказал о том, что с ней произошло в ванной. Ты рассказывал мне о том, как она плохо выглядела, а я это и так знал. Но я не мог понять, в чем дело…
— Малфой … — перебил его Блейз.
— Нет, Забини. Нет, — Малфой не дал другу что-то сказать. — Не надо быть таким умным, как Грейнджер, чтобы понять, что с ней что-то происходило. Я видел, видел своими глазами, как она сама себя калечит. Это случилось через несколько дней после её выписки с больничного крыла. Я видел, как она сама себе разрезала руку с помощью палочки. Понимаешь? Она направила в себя палочку и проговорила заклинание. С её руки лилась кровь, а она улыбалась. Я хотел ей помочь, залечить рану, а она оттолкнула меня.
Голос Малфоя стал совсем тихим, мулат поглядывал на друга и понимал, что впервые видит его таким подавленным. Последний год стал тяжелым для всех, без исключения. На какой стороне ты бы не был на Войне, пострадали все. Слизерин стал убежищем для изгоев в школе. Каждый плевался в сторону слизеринцев, называя их Пожирателями Смерти.
Семья Малфоев не стала исключением, и Забини видел, как Драко пропускал это всё через себя. Он знал, что единственное, что помогает Малфою держать себя в руках — это Нарцисса. Мать стала смыслом жизни младшего Малфоя. Все, что сейчас он переживал, было ради миссис Малфой. Он вернулся в школу только потому, что его об этом попросила Нарцисса. Она желала, чтобы сын смог вернуться к нормальной жизни, окончить школу.
Признание Малфоя о Грейнджер заставило Забини задуматься о том, насколько велико чувство вины внутри него. Он винил себя за то, что не может ей ничем помочь в то время, когда Поттер вряд ли был отягощен таким чувством. В Малфое отражалось две стороны одной медали. Первая — это воспитание Люциуса, его нравоучения и мировоззрение, а вторая — это влюблённость в Грейнджер.
Мулат понимал, как Драко отторгает это внутри себя на клеточном уровне, как пытается бороться с этим чувством, пытается оградиться от гриффиндорки всеми способами. Пусть и такими жестокими, как унижения и оскорбления. Он пытается сделать все, чтобы оттолкнуть её от себя, не приближаться на опасное расстояние, выстроить непробиваемые стены между ними. Но каждая попытка терпит крах, особенно сейчас, когда он видит, что с ней происходит.
— Ты не пробовал с ней поговорить? — заговорил, наконец, Забини.
— О чем? Что, по-твоему, я должен ей сказать? «Привет, Грейнджер. Я тут, как оказалось, сохну по тебе с шестого курса. И да, я унижал тебя все эти годы и позволил своей тетке пытать тебя в своем доме, но, не подумай, это все было от большой любви к тебе!». Это я должен ей сказать? — съязвил Малфой.