Я оглядел опустевшую комнату и увидел склонившуюся над кухонной раковиной Полин.
— Скажите, — спросил я, подойдя к ней, — живет ли тут девушка по имени Джин Люкас?
— О, конечно. В доме сестер Гаррет. Если хотите, я отведу вас туда, когда моя Китти уснет.
Я с радостью согласился и, поблагодарив Полин, стал ждать.
Примерно в половине восьмого мы вышли в кромешную уличную тьму, и Полин повела меня по неровному тротуару, освещая путь фонариком.
— Вот мы и пришли, — вскоре сказала она. — Вон их дом. Эти сестры Гаррет ужасно старомодны и любят посплетничать, но все равно они мне нравятся.
— А как выглядит Джин Люкас?
— О, она прелесть, сами увидите. Мы с ней лучшие подруги. Обожаю разговаривать с ней по-французски.
— Чем же она занимается в Каним-Лейке? У нее тут родные?
— Нет. Джин говорит, что любит одиночество, но мне кажется, она просто не смогла найти свое счастье. В войну она была во Франции. Наверное, там и поломала себе жизнь.
Полин постучала в дверь бревенчатого дома и крикнула:
— Мисс Гаррет! Это я, Полин. Можно войти?
Дверь открылась, и я увидел освещенный керосиновой лампой холл.
— Конечно, входи, — послышался ласковый голос. — О, да ты и мистера Вэтерела привела! Молодец, девочка.
— Вы меня знаете? — спросил я маленькую хрупкую старушку, похожую на фарфоровую статуэтку.
— Разумеется. — Она повернулась. — Сара, к нам мистер Вэтерел! Сестра немного туговата на ухо, — объяснила мне мисс Гаррет. — Снимайте пальто, проходите и рассказывайте, как дела.
— Собственно, я хотел повидать мисс Люкас.
— Успеете. — Она улыбнулась. — У Каним-Лейка есть одно бесспорное достоинство: здесь на все хватает времени. Сейчас Джин, наверное, читает у себя в комнате. Сара! — опять закричала она. — Мистер Вэтерел пришел повидать Джин!
Вторая старуха быстро оглядела меня и поднялась со стула.
— Сейчас я ее приведу, Руфь.
— Хорошо, спасибо. Мистер Вэтерел, стало быть, вы и есть внук мистера Кэмпбела?
— Да, мэм.
— Вы неважно выглядите. Наверное, были больны?
— Да, но сейчас пошло на поправку.
— И врач рекомендовал горный воздух?
В холле послышалась легкая поступь, и в комнату вошла Джин Люкас.
— Мистер Вэтерел? — Она протянула мне руку. — Я уже давно поджидаю вас.
Ее рукопожатие было твердым, манеры начисто лишены жеманства. Чувствовалось, что она уверена в себе. Я удивленно смотрел на нее и думал, что здесь, в забытом богом Каним-Лейке, этой женщине совсем не место.
— Вы знали, что я приду?
Она кивнула.
— Прошу вас ко мне.
— Это мой отец, — показывая на фотографию, сказала девушка, когда мы очутились в небольшой, битком набитой книгами комнате. — А это Мозес, — она кивнула на огромного колли, который лежал на ковре и смотрел на меня, помахивая роскошным хвостом. — Он принадлежал еще вашему деду. Ну, как вам понравились мои старушенции?
— Это ваши родственницы?
— Нет, что вы.
— Тогда почему вы решили поселиться здесь?
— Ну, это мое личное дело. В коробке рядом с вами сигареты. Дайте мне одну, если не трудно.
Мы закурили.
— Я знаю, вам кажется странным то, что летом я жила в доме вашего деда.
— Теперь, когда я увидел вас, это действительно вызывает у меня недоумение.
— Тут в городе есть люди, которые считают меня внебрачной дочерью Стюарта, — сказала она, глядя на огонь.
Мы немного помолчали. Нам было легко друг с другом. Наконец она спросила:
— Чем вы занимались после войны? Вас ведь уволили в отставку после ранения?
— Наверное, вы очень хорошо относились к деду? — произнес я, оставив ее вопрос без ответа.
— Да. Кстати говоря, вы очень напоминаете его голосом и манерой держаться, хотя внешне совсем непохожи. Почему вы ни разу не навестили его и даже не писали? Вам было стыдно общаться с человеком, сидевшим в тюрьме?
— Нет, просто я как-то не думал о нем, — ответил я. — Мы и виделись-то всего один раз, когда мне было лет десять.
— И поэтому предпочли забыть о своем деде. А вам никогда не приходило в голову, что его, возможно, осудили по ошибке?
— Нет, никогда… — Джин коротко вздохнула.
— Это выше моего понимания, — сказала она. — Стюарт любил вас. Вы же были его единственным родственником. Мистер Кэмпбел очень сдал в последнее время.
— Почему же он сам не написал мне?
— А вы бы приехали после его письма?
— Я… я не знаю.