Оттар оказался молодым казаком лет двадцати пяти, смуглым и черноволосым. Больше всего он напоминал молодого хищного волка: поджарый, двигающийся со звериной грацией. Сходство усиливали зеленовато-желтые злые глаза. «Сильный боец…» Мысль была окрашена каким-то внутренним сожалением, что такой сильный и по-своему красивый человек оказался врагом. Скоро на этой площади один из нас умрет: другого выхода не было.
— Был я там с казаком Загулею, Ахметом и Товстым из села атамана Непыйводы, видел, как этот щенок по лесу бежал и орал, как недорезанный. А в чем этот дурнык меня обвиняет? — Справившись с первоначальной растерянностью, Оттар в конце уже перешел на откровенно наглый тон.
— Кто из них носит полный татарский доспех с железной маской? — невозмутимо продолжил допрос Иллар.
— Ахмет. Ты скажи толком, атаман, в чем я виноват, я не хлопчик тут тебе, — вспылил Оттар.
«Заводной ты хлопец, будем иметь в виду. А не пора ли нам вступить в разговор?» — мелькнула мысль.
— Это его стрела? — тыкнул Иллар Оттару под нос найденную стрелу.
— Может, и его, мне почем знать, я что, его стрелы собираю? — Допрос явно заходил в тупик, никаких доказательств у нас не было.
Собравшись с духом, я вышел, снял шапку и, поклонившись, обратился к собранию:
— А дозвольте и мне, казаки, слово молвить.
— Говори, — ответил за всех Иллар, недовольно глядя на меня, и больше тридцати пар глаз устремились на меня.
— Обвиняю казака Оттара, что продал он свою душу за червонцы. Что ворует он наших сестер и продает нехристям в рабство. — Если хочешь драки, давить надо на эмоции, а не на факты. — Что видел меня вчера, как видит сегодня, видел, как пускал его подельщик Ахмет в меня стрелу, чтобы меня побить, а сестру мою Оксану умыкнуть и татарам продать. Обвиняю казака Оттара, что не человек он более, а смердючая крыса, что поедает своих детей. — У меня было наготовлено намного больше сравнений и эпитетов, но они не понадобились.
— Да я порублю тебя сейчас на куски, недоносок, — вспылил Оттар, хватаясь за саблю. Это было то, что можно принять за вызов на поединок.
— Принимаю твой вызов, Оттар. Мы будем биться в круге, до смерти, саблями в обеих руках. И да рассудит нас Бог. Атаман, объяви поединок.
Глядя в глаза Иллара, я хотел вложить в свой взгляд так много, ибо от его решения зависело, как повернется не только моя жизнь, но и многое другое. Он смотрел на меня холодным, испытующим взором, раздумывая, что сказать и как сказать. В его взгляде мелькнуло что-то похожее на жалость — так обычно смотрят на человека, которому вынесен приговор.
— Сейчас в круг на честный бой выйдут Оттар и Богдан. Пусть Бог поможет определить правду.
Все вокруг зашумело голосами, события развивались так стремительно, их было так много для одного дня, они были так значительны, что требовали немедленной реакции зрителей. Но мне нужно было готовиться к выходу в круг. Подойдя к церковной ограде, быстро разделся по пояс, подтянул веревку на штанах, затем, попрыгав в сапогах, решил их снять и, потуже подмотав портянки, вышел в центр полукруга с двумя заточенными дубовыми палками в руках. Народ смотрел на меня кто с удивлением, кто с иронией, уже начали раздаваться смешки. Понимая, что в глазах многих и впрямь выгляжу сейчас смешно, решил срочно форсировать события и не отдавать инициативы.
— Выходи, Оттар, не прячься, перед смертью не надышишься, — обратился я к противнику, который с изумлением смотрел за моими приготовлениями.
— Так это твои сабли, щенок, гречкосей? — начал Оттар, не собираясь выходить в круг, зло поглядывая на Иллара, понимая, что, убей он меня сейчас, просто покроет себя позором.
— О такого, как ты, жалко саблю марать, я просто забью тебя палками, как пса шелудивого. А не выйдешь в круг — буду гнать тебя палками из села, как собаку бешеную.
Этой тирады оказалось достаточно. Решив, что мое убийство в порыве гнева будет обществом воспринято положительно, взревев, как раненый секач, он выхватил саблю и бросился на меня. Между нами было всего несколько шагов, которые он мгновенно преодолел и нанес рубящий удар правой рукой наискось в мое левое плечо. Вернее будет сказать, попытался нанести. Я стоял вполоборота к нему с выдвинутой вперед левой ногой, и мы начали движение практически одновременно. Пока сабля в замахе начала движение к моему плечу, мое тело шагнуло вперед и в сторону, на правую ногу, разворачиваясь навстречу клинку. Уходя от сабли, ударил обеими руками: левой палкой, по короткому пути, отбивая саблю противника, правой палкой — по длинному, навстречу кисти его правой руки, сжимающей рукоять. Сабля столкнулась с левой палкой, вначале скользнув по ней навстречу моим пальцам, затем, встретив один из выступающих толстых сучков, которые были предусмотрительно оставлены в качестве гарды рукояти и ловушки для клинка, врезалась в древесину, выворачивая палку из моей руки. К счастью, удар правой палки вовремя сломал удерживающее саблю запястье, и все закончилось вывернутой из левой руки палкой и застрявшей в ней саблей, которые упали к моим ногам. К сожалению, времени ни на одно лишнее движение не оставалось, и, стремительно отступив, сделав два коротких шага назад, я остановился, развернутый к противнику правой стороной. Поскольку Оттар, не отвлекаясь на боль и лежащую на земле саблю, продолжал стремительно сближаться, видимо рассчитывая задушить меня в объятиях, моя правая рука нанесла прямой укол в надвигающуюся и ничем не защищенную шею. Наточенная палка с противным хрустом неохотно входила в шею, выворачивая кисть и продавливая меня назад, пока не заставила бросить ее и отскочить в сторону. «Тореадор недоделанный», — мелькнуло в голове, и я сделал вдох. Все это длилось не больше двух ударов сердца, на одном выдохе. От впрыска адреналина в кровь помутилось в голове и подступила рвота. Оттар как-то неловко завалился вперед и на бок, с торчашей из горла палкой. «Видно, удар достал до шейных позвонков — даже не дергается, хорошо, что добивать не пришлось», — отстраненно звучали в голове какие-то лишние мысли. Вокруг стояла полная тишина, только ветер шевелил опалыми листьями, все замерли, не шевелясь.