Пока Иван Товстый рассказывал нам свою историю, лицо Загули меняло свое выражение с удивленно-раздраженного на оскорбленно-невиновное. В таком же тоне, сняв с головы круглый татарский шлем и выйдя в круг, начал он свою ответную речь:
— Только добро ты от меня имел, Иван, а платишь мне за мое добро черной неблагодарностью и завистью. Еще наши деды вместе в походы ходили, ты такой же потомственный казак, как и я, нам вместе держаться надо, а ты держишь сторону приблудных инородцев. Не ожидал я от тебя такого, Иван. Какого ответа тебе от меня надо? Ты сам ответ дал, кому мы девок добывали. Ты слову моему не поверил — хорошо, я докажу тебе и всем казакам, что так было, как я сказывал.
С этими словами Илларий направился к своему коню, который вместе с заводным, с притороченными дорожными сумами, стоял на противоположной стороне площади возле тына. Заскочив на коня и взяв заводного за узду, Илларий развернулся к нам и отвесил показной поклон:
— Прощайте, казаки, не поминайте лихом, не сподобился я вам, а вы мне. Поеду другое товарищество искать.
С этими словами он, надев на голову шлем и дав шпоры коню, умчался по улице к выезду из села. Все мы, онемев от изумления, наблюдали эту сцену. Первым засмеялся Иллар, и нервный, полуистеричный смех охватил всех нас. Мне почему-то казалось, что закричи он — и мы бы все начали кричать, вскочи он на коня — мы бы все бросились в погоню. Напряжение, которое сгущалось над площадью все это время, напряжение, которого не разрядила смерть Ахмета, напряжение, полюсами которого были Иллар и Загуля и которое, казалось, вот-вот взорвется разрядом смертоносного поединка, исчезло, унеслось в клубах пыли за конем Загули. А на площади остались наэлектризованные люди, которым нужна была любая разрядка, чтобы вновь начать видеть в стоящем напротив человеке казака из соседней деревни, родича, хорошего знакомого, а не волка чужой стаи, залезшего не на свою территорию.
— Ну, каков казак, ей-богу, аж завидки берут, это ж надо так — сел на коня, бросил все и уехал новой доли искать. Все знают, недолюбливали мы друг друга, но сейчас от всего сердца говорю: пусть легкой будет его дорога, пусть выведет его Господь на прямой путь.
Иллар вытер выступившие от смеха слезы и направился в сторону Непыйводы, но у меня была срочная информация, которую он обязан был узнать. Заступив ему дорогу и не обращая внимания на недовольный взгляд, которым он меня наградил, скороговоркой начал:
— Батьку, выслушай меня, это очень важно. До среды полсотни татар будут ждать Загулю — неплохо было бы их вместо Загули наведать.
— Откуда тебе то ведомо?
— Ахмет перед смертью признался.
— Так то он тебе зубы заговаривал, чтобы поближе к тебе подобраться.
— Так ведь и Иван Товстый про поход говорил, и Загуля был в дорогу собран, и Оттарова жена еще нам говорила, что Оттар опять в дорогу готовится, а раз в поход собирались, значит, уговор у них с татарами был.
— Да, складно все выходит, а место он тебе тоже сказал?
— Да, батьку: как от нас к Днепру ехать, ниже на кручах одинокий старый дуб стоит — там спуск к воде есть. Там татары — двое с нашей стороны на варте, остальные на левом берегу. И Иван Товстый, сдается мне, о том же месте толковал.
— Знаю я то место, сами не раз там переправу ладили, может, и не соврал Ахмет. Даст Бог, получится у нас потеха — проверить надо. Ладно, Богдан, иди к казакам и смотри не дуркуй: кабы не твои новости, имел бы ты сегодня нагаек за то, что меня позоришь. Сколько живу, такого еще не видал, какие ты сегодня на круге коленца выделывал.
Вот так, как говорит украинская народная мудрость: «За мое жито меня и побито», — думаешь, как лучше все устроить, чтобы ничто не сорвалось, перебираешь тысячи вариантов, находишь какой-то, где все концы сойтись могут, а тебе в результате — нагаек. Меняются времена, но не меняются нравы, инициатива была и будет наказуема во все времена. Ахмета тем временем уже собирались увозить, и надо было позаботиться о своей законной добыче, которую никто мне не собирался отдавать. Подойдя к возу, под неодобрительными взглядами снял с него пояс вместе с саблей и кинжалом и, прихватив его пару коней вместе со сложенным на них доспехом и оружием, направился к своему коню — разбирать и паковать добычу. Тут в круг вышел Непыйвода: