Утро первого дня учебы выдалось на редкость промозглым, и, даже за несколько часов сна не удалось избавиться от вчерашних неприятных ощущений. Ни холодная вода, ни свежий воздух из открытого окна не избавили от остатков тяжелых мыслей, лишь заставили мышцы привычно сжаться, тело, мокрое после принятого душа, сотрясала мелкая дрожь.
Северус любил вставать рано. Каждое утро глаза открывались сами собой вне зависимости от того времени, которое он провел в постели. Сегодня было почти также. Почти… Он проснулся почти на два часа позже назначенного времени, а все потому, что нечто во сне – тяжелое и неприятное, мешало нормально выспаться и не давало отдохнуть. Он пытался скинуть это нечто силой мысли, пытался проснуться – все тщетно. Липкие сети продержали его в борьбе с самим собой вплоть до того времени, когда он обычно уже находился в своей маленькой подсобке, перекладывая и подготавливая ингредиенты для зелий.
Уже через перу часов с небольшим начнутся занятия и его первое знакомство с новыми учениками слизеринского факультета – это было своего рода традицией. Сейчас есть еще время, чтобы морально подготовиться к очередному испытанию. Очень мало времени, но оно есть.
Северус решил не прибегать к Импервиусу и отдаться во власть холоду, который лучше всяких заклинаний, порой, может очистить голову от тяжелых мыслей и остатков неприятного сна. Он быстро ходил по комнате, ожидая, когда холодные капли высохнут сами. В итоге время, отпущенное на моральную подготовку, тоже испарилась, как и влага с согревшегося тела. Снейп, облаченный в обычную строгую мантию преподавателя, уже успевшую набить оскомину у многих учеников Гриффиндора, направился к аудитории по зельеварению.
Его класс первокурсников уже находился там, в полном составе. Небольшие худенькие дети свободно помещались на широких скамьях за партами, рассчитанными на троих, а то и более учащихся при смежных уроках. Снейп любил, когда на его уроке было мало учеников – вполне достаточно одного факультета. Тогда как его коллеги всегда приветствовали у себя в аудиториях большое скопление детей. Но Снейп ненавидел гомон и непослушание. Система и прилежание были его постоянными спутниками по жизни. Да и слизеринцы, в отличие от учеников факультета Гриффиндор, да что там говорить, учеников всех остальных факультетов, отличались особой пунктуальностью в отношении своего декана. Хотя обычно, уже после первого занятия по зельеварению, уважением к Снейпу проникались абсолютно все первокурсники Хогвартса, вне зависимости от наименования факультета.
Быстро пробежав взглядом по разномастным головам, он прошел к столу и начал обычное знакомство. Волшебный журнал быстро пролетал над головами учеников и делал пометки. Снейп всегда доверял мнению своего помощника и знакомился с учениками лишь только после прочтения небольших характеристик на учеников. Не обращая внимания на усиленное страхом первого учебного дня отношение к своей персоне, выраженное во внимательных взглядах расширенных от любопытства глаз, поймав журнал, он приступил к перекличке, заодно задавая вопросы, чтобы ознакомиться с первичными знаниями учащихся. Северус ненавидел зазнаек и гораздо больше любил тех, кто обладал знаниями в наименьшей степени, так сказать, «пустые сосуды». Только их, по мнению Снейпа, можно было наполнить необходимыми знаниями по его предмету.
― Итак, Джастин Гроссвуд, ― Снейп поднял голову и взглядом выделил из толпы нужного ему ученика, ― напомните мне, что будет, если смешать селезёнки лягушек, траву вербены, листья мелиссы, цветки римской ромашки в котле с водой при температуре в 40 градусов? ― Мальчишка, услышав свое имя, подскочил, как ужаленный, а дослушав вопрос, уже через секунду отчеканил: «Обезболивающее зелье, сэр».
― Верно! ― устало проговорил Снейп и, указав рукой на парту ученика усаживающим жестом, запомнил мальчишку, как зазнайку. Впрочем, если он будет делать успехи в его предмете, не так уж это и плохо, лишь бы не лез на рожон.
Снейп всегда безошибочно определял, какой ученик был ему нужен, даже тогда, когда не был с ним знаком. Его холодный усталый взгляд никогда не бегал по толпе, а направлялся сразу к глазам нужного человека, прежде чем губы произносили его имя. Эта черта профессора всегда пугала и настораживала детей. Заставляла говорить тише и казаться меньше даже тогда, когда декан Слизерина всего лишь проходил мимо.