– Ладно, не сердись. Просто взрослые видят этот мир в других красках. Зовут тебя как?
– Вовка, - буркнул мальчишка, нахохлившись.
– И сколько тебе лет?
– Четырнадцать.
Я протянул руку:
– Константин. Можно просто Костя.
Мальчишка энергично сжал мою ладонь, а затем, присев на корточки, погладил пса.
– Твой?
– Уже да. Горацио нашел меня в парке.
– Горацио? Ух ты!
Мальчишка трепал длинные уши собаки, трогал большой черный нос.
– Как думаешь, он потерялся?
– Выгнали, наверное.
Мальчишка оживился и прижал собаку к себе:
– Вот и хорошо. Это значит, теперь он наш.
После этих слов квашня в голове, именуемая мозгами, превратилась в быстро разбухающее тесто, грозящее сорвать крышу, чтобы вылезти наружу.
– Что значит, наш?
Вовка, видать, не понял металла в моем голосе. Все еще обнимая собаку и подставляя лицо под собачий розовый язык, пробормотал:
– Это значит, что мы теперь будем вместе.
С возгласом «Банзай!» моя крыша благополучно взлетела в небеса.
– Погоди-ка! Не хочешь ли ты сказать, что не просто приехал проведать дачу на выходные, а сбежал из дома?
Вовка вдруг ощетинился:
– Да кому она нужна, эта долбанная дача! Сбежал, конечно!
– А о матери ты подумал?
Пацан вызывающе посмотрел мне в глаза:
– А старая грымза ни за что не признается, что меня дома нет!
Я потер виски.
– Так. А теперь обо всем по-порядку. Только без вранья, о’кей?
Вовка сердито блеснул глазами.
– О’кей.
История мальчишки оказалась простой, как яичница. Но от этого не перестала быть маленькой семейной драмой.
Прошлой осенью отец бросил семью. Мать, страдая, кинулась в пьянки, затем вынырнула и, пытаясь справиться с трудностями и безденежьем, уехала на заработки за границу. На время своего отсутствия попросила приглядывать за сыном двоюродную тетку, старую перечницу, которая поселилась в их квартире и устроила мальчишке ад. Мать периодически появлялась дома, оставляла деньги, отдыхала и исчезала вновь. В этот раз она не приехала – осталась работать без отпуска, а старая ведьма перегрызла последний волосок терпения. Вовка вспомнил о брошенной даче, сложил рюкзак и был таков.
– Я ей записку оставил, ты не переживай.
Я не переживал. Я был в шоке.
– А если она матери сообщит?
- Не скажет. Мать пашет, и беспокоить она ее побоится – раз. Во-вторых, я с мамой по мобильному каждый день говорю. Если баба Рая что и хрюкнет – скажу: врет. Из нас двоих мать поверит скорее мне, чем ей.
– Твоя логика ни к черту. Рано или поздно, обман раскроется. И потом, тебе учиться надо, а не шляться бездомно по улицам.
– Н-ну, школу я бросать и не собирался. Так, прогулять недельку-другую.
– А потом вернуться назад, к тетке?
– А потом забрать учебники и ездить в школу отсюда.
– Полная чушь, миль пардон.
Вовка сердито посмотрел на меня:
- Ну не думал я об этом, ясно? Просто удрал и все. Пусть на день-два. Лишь бы рожи ее противной не видеть.
Это я понимал, что тут непонятного…
– Ладно, Вовка, проехали. У нас есть два дня. Можно отдохнуть, не думать ни о чем. А там будет видно.
Пацан облегченно перевел дух и решил устроить допрос мне. Ему не были интересны буквы и цифры моей биографии. Его снедала только моя дурацкая способность обмена сознанием.
– Ты лучше расскажи, давно у тебя это?
Настало время разобраться во всем. Страус прячет голову в песок, а вокруг меня – сплошной асфальт. Лоб только расшибешь. Я посадил на колени Горацио. Собака тяжело выдохнула. Наверное, вместо меня.
– Помыться бы, – пробормотал я чуть слышно, но Вовка засуетился, сказал, что нет ничего проще.
Под звуки воды, льющейся в ванной, я вывалил всю свою короткую историю.
– Ничего подобного раньше не было, Вовка. Что это за ерунда такая, откуда берется, какие последствия несет – ничего не знаю. Даже не уверен, что вообще могу это делать, когда спокоен. Оба раза – на фоне эмоционального всплеска.