В висках стучало «умрешь, умрешь, умрешь…» Умру. Скорее всего, сейчас. Жадный трусливый дурак. Ждет подвоха от Волкова. А подвох уже произошел. Сегодня Андриевичу уже не говорить. А завтра господин советник его убьет. И все будут знать, за что. За «Морену» и референта.
Он шагнул на помост — и волна накрыла его с головой — «…ешь..» Именно. Если теперь, так, значит, не потом; если не потом, так, значит, теперь; если не теперь, то все равно когда-нибудь.[22] Виттенбергский вальс, как говорит Суслик. Только сам, бедняга, танцевать не может, потому что для этого нужно любить жизнь — а ему пока интересны разве что маленькие удовольствия.
Да, сначала давление, в полную силу. Потом, когда станет ясно, что не вышло, Андриевич попытается сделать вид, что играл со мной, и еще чуть-чуть потянет — и постарается достать одним ударом. Классика. Случай из учебника. Габриэлян описывал медленный полукруг, повернувшись к противнику левым боком… Когда сработал таймер планшетки и совершенно неуместный в этом зале полуторавековой выдержки голос пропел:
он рывком сократил расстояние между собой и Андриевичем. Все время, что есть — мое.
Все пошло не так, с самого начала. Вернее, все пошло не так до самого начала, но вот сейчас…
Музыка мешала. Раздражала. Отвлекала самим несоответствием ситуации. Человек тоже мешал. Он был быстрее и сильнее, чем следовало. Он должен был прийти в отчаяние — уже. Андриевич знал людскую меру — и ему приходилось встречаться с сотрудниками СБ не только в коридорах. Но треклятый «боевой компьютер» Волкова просто лучился радостью. Его можно было убить — вот сейчас, и сейчас — но его следовало убить правильно. Презрительно. Небрежно… И выпить.
Сошлось! И опять сошлось! Он меня пропустил. Габриэлян делал то, что его инструктора категорически не советовали при встрече с противником сильнее и быстрее себя — прижимался вплотную. Бил от локтя — короткие, костоломные удары. После ста господа почти не чувствуют боли, но вот опорно-двигательный аппарат у них тот же, что и у человека. Покрепче разве что. А Андриевич привык оценивать объем повреждений по боли. И не видит, что он уже разбалансирован. Уже. Вот сейчас он меня сдвинет влево и попробует достать. Сошлось…
Превосходство в скорости было слишком большим. Уйти из-под удара человеку не удалось — а вот повернуться он успел, и рука Андриевича только скользнула по груди противника — чего было бы достаточно, если бы не Васильев, не роль бревна, не многолетняя привычка… удар отбросил человека направо и вперед по ходу движения — так? Андриевич шагнул — согнутая в локте левая идет назад… и прямо на этот локоть, ловя встречное движение, и обрушилось возникшее из ниоткуда светлое, слегка искривленное лезвие. Алиса, это пудинг, то есть бебут, он из Персии. Чуть-чуть легковат, зато рубит- не нарадуешься. А лишнее усилие мы и от себя приложим. Примерно так. Рука с коротким чвяканьем падает за край помоста. Within the wells of silence.
Теперь бы опять в клинч, развивать успех — но воздуха нет. Совсем. Назад. Сейчас он сорвется и я его не удержу. Хотя…
Человек в белой рубашке вскинул руку к переносице. Поправил очки.
Андриевич на мгновение потерял ориентацию. Боли почти не было. Руку он чувствовал. Пять минут отдельно от тела ей не повредят. Но. Ее. Отрубил. Человек. Андриевич был унижен. Разъярен. И еще ему было очень страшно. Потому что в момент атаки он не ощутил ничего. Никакой вспышки, ничего. Кроме ровного фонового веселья пополам с любопытством. И кому как не Андриевичу было знать, что Волков балуется генетикой… Что если? Что еще он может, этот с кинжалом… да все равно, что он может!
Если в зале кто-то дышал, это было не очень заметно. Только планшетка на полу перед помостом продолжала распевать про темные, мощеные брусчаткой улицы и неоновых богов. А на помосте человек — все-таки только человек, всего лишь человек — уже явно не успевал отвечать господину. Даже при помощи персидской железки — элемент внезапности израсходован, задеть важные суставы не удалось, а так…
Да, сейчас. И если получится…
Удар пришелся на левый бок. Тоже вскользь. Но он был много сильнее того, первого. Кажется, он сорвал кожу, вмяв ее в рубашку, кажется треснули ребра. Габриэлян не заметил, потому что следуюший удар — ногой в нижнюю часть бедра — тоже дошел до цели.