Мои мысли оборвало появление Галины Петровны с чашками и вазочками. Взглянув на курящего Петра Петровича, она принесла сверкающую пепельницу, банку индийского кофе, сахарницу и графинчик с молоком. Третьим рейсом доставила парящий чайник с подставкой под него и заварной чайник. Пожелав приятного аппетита, удалилась. Ксенофонтов начал, как обычно «колдовать», заваривая чай, а я насыпал ложку кофе и две сахара в чашку. Залил все кипятком. Размешал и добавил молока. Отхлебнул глоток. Кайф! «Как мне все-таки не хватает привычного Нескафе!» - посетовал мысленно.
Некоторое время сидели молча, наслаждаясь августовским вечером и любимыми напитками. Где-то вдалеке слышался шум машин, лай собаки, мычание коров. Петр Петрович погрузился в свои мысли и курил сигареты одну за другой. В какой-то момент мне стало жалко этого немолодого человека. Но тут же всплыли в памяти бабушки, продающие на многочисленных развалах стихийных барахолок штопаные шерстяные носки, потрепанные книжки и многочисленные безделушки, сохранившиеся от прежней жизни. Пенсионеров, подсчитывающих мелочь перед кассами супермаркетов. Гайдаровскую и Ельцинскую денежные реформы в одночасье сделавшие большинство населения страны нищими.
Вспомнил свою шестнадцатилетнюю соседку, которая с подружками-ровесницами тусовалась ежедневно на одной из остановок в центре города, дожидаясь клиентов, чтобы сделать минет за установленную таксу в восемьдесят рублей в начале девяностых годов.
Вспомнил телепередачу о русской семье, состоящей из матери и двух красивых дочерей четырнадцати и шестнадцати лет, которые проживали в одном из чеченских сел в период независимой Ичкерии. Их мужа и отца убили у них на глазах, а вся чеченская молодежь села каждый вечер навещала их дом для удовлетворения похоти. Только с приходом наших войск им удалось вырваться в Россию.
Вспомнил видео из интернета о маленькой девочке-заложнице с отрезанными пальчиками. У ее отца-бизнесмена бандюки вымогали деньги, похитив дочь.
Встряхнул головой и передернулся, прогоняя жуткие сцены-видения. У каждого поколения своя война! Сейчас молодежь еще в большинстве своем верит в идеалы добра и справедливости. Еще не делят в школах и во дворах на своих и чужих по национальному признаку. Хотя в армии, в частях, где преобладают национальности с Кавказа или южных республик уже заметно притеснение славян. Кто столкнулся с этим во время срочной службы, уже теряет веру в интернационализм и дружбу между народами.
- О чем ты думаешь? - слышу голос Петра Петровича.
Вижу встревоженное лицо Ксенофонтова.
- Такое ощущение, что ты хочешь кого-то убить, - сообщает.
- Слишком много таких. Только боюсь, это ничего не изменит. Нельзя человеку позволять жить в условиях безнаказанности и вседозволенности, - размышляю вслух.
- Откуда у тебя такие мысли? Почему тебе это пришло в голову? Давно этот дар у тебя? - засыпал вопросами.
- Дар ли это? Больше похоже на проклятье, - признаюсь.
- Не поделишься? Может легче станет, - предлагает.
- Легче не станет уже никогда, - не соглашаюсь. - Давайте дождемся Григория Васильевича.
«Вот, наверное, почему неосознанно я радую близких и дорогих мне людей, казалось бессмысленными подарками», - вспоминаю сегодняшние размышления о своей глупой щедрости. Меня тревожит - сможет ли Романов сохранить привычный образ жизни в стране для всех? Не допустит ли обнищание населения и бандитский «беспредел»?
Деньги у меня никто не возьмет, кроме мамы. Копить бесполезно. В девяностые годы многие тысячи рублей на сберкнижках и «в чулках» превратятся в рубли, если их вовремя не перевести в валюту.
Надоела неопределенность. Когда же приедет Романов?
Окончание Главы 2.
Ксенофонтов. Романов.
С Петром Петровичем досидели до сумерек, поужинали бутербродами под кофе и чай и пошли укладываться. Расположились в гостевой комнате на двоих. Казалось, заснул еще на пути головы к подушке.
Вырываюсь из сна от того, что меня трясут за плечо.
- Сергей! Просыпайся! - слышу голос Ксенофонтова.
«Какого черта!» - ругаюсь про себя. Неужели пора вставать? Темень за окном. В комнате свет не горит, но от освещения в коридоре через открытую дверь в комнате вижу одетого Петра Петровича, склонившегося надо мной.
- Сергей! Григорий Васильевич приехал, хочет тебя видеть, - сообщает тот причину ранней побудки.