Проснулся Сергей около шести утра. Для него это было нормально. Что поделать, ярко выраженный жаворонок. Даже на гражданке он вставал в это время, во сколько бы не лег, хотя проколы конечно случались.
Спать больше не хотелось. Побродив по дому, решил залезть наверх, там было что-то типа чердака. Но опасность провалиться еще на лестнице и разбудить этим остальных, выгнала его во двор. Тишина, ни собак, ни скотины не было слышно. Людей тоже не видно, но провоцировать судьбу, прогуливаясь по аулу, не стоило.
Сергей просто сел у колодца. Потом сообразил, что раз так рано встал, надо позаботиться о завтраке. С другой стороны, его способности в кулинарии были таковы, что наилучшей заботой было отсутствие какого-либо вклада, кроме подготовки кипятка и сервировки стола. Вся забота о ближних обошлась ему в пять минут.
Начало было намного лучше, чем ожидалось. Даже люди вполне нормальные. Раньше у него не было знакомых чеченцев, а здесь, на войне, хорошее отношение к противнику не вырабатывается. Эти же ребята приличные, не дикие, в меру культурные. Хотя, лиха беда начало, как они все себя покажут в дальнейшем неизвестно. Ждать подъема новых товарищей пришлось еще часа два.
После небогатого завтрака Сергей и Мансур переглянулись. Пора браться за следствие. Как это делать знает только Багаров. Тот гордо вытащил древнюю толстую тетрадь, подготовил ручки и карандаш, разбросал по столу надыбанные где-то вчера бумаги. Наконец обратил внимание на коллег.
– Когда Ахмет появится?
Мансур пожал плечами. Глупый вопрос, он то откуда знает.
– Тащи свидетелей. Со всех граничащих дворов, они тут первыми были.
После того как Мансур убежал, Руслан взялся за Сергея.
– Ты как со своим начальством связываешься?
– Никак.
– В смысле?
– Этого до меня не довели. Ни станции, ни позывных. Такое впечатление, что просто отделаться захотели. А вообще, насколько я понимаю, только вы Руслан профессионал, Мансур так же как и я, почему так?
– Как сказать. Коллекционерам этим вонючим не откажешь, они ведь потребовали чтобы кто-то от федералов был. Следить за нами будешь, ну а мы за тобой. Вот и дали мне людей, которые на данный момент особо не нужны, вроде помогли, называется. Так, на всякий случай, говорить я с вами буду как с настоящими следователями. Привык так, думается лучше, да и местные больше уважать будут. Ты Сергей особо никуда не выходи, береженого Бог стережет.
Федорова это обрадовало, значит, у следователя нет никаких иллюзий на счет деловых свойств молодых коллег. Хотя немного обидно, когда так культурно объясняют, что ты ни на что не годен.
Мансур притащился со стариком, старухой и отпрыском лет двенадцати. Это были первооткрыватели трупа. Три представителя трех различных дворов. Колхозники хорошо понимали, что и как надо делать, что бы ни одна душа потом не обвинила в мародерстве.
Согласно местным представлениям о вежливости, первым необходимо было побеседовать с аксакалом. Диалог был слепого с глухим. Старик, всю жизнь занимающийся сельским хозяйством, оказался слабым оратором. Попытки хоть что-то сказать на русском провалились через несколько секунд. Перешли на родной язык, но и там изложить суть ему было не под силу. Сергей расслабился, что они там на своем бормочут, его не интересовало.
Бабка оказалась потолковее, и Мансур начал переводить. Сбивчивый рассказ поведал о том, что баба Люба появилась здесь году в тысяча девятьсот шестьдесят шестом или шестьдесят восьмом, точно четном, почему не помнит. В таких местах приехавших неизвестно откуда, не любят. Но руководитель Ахолского колхоза, ныне давно покойный, тогда здесь жило не в пример больше, как-то сразу столковался со старухой. Здесь женщина вспомнила, что она и тогда была уже старой. Еще получала пенсию, значительно большую чем у колхозников, да иначе ей и не прожить было бы, одна ведь, никакой родни. При коммунистах тоже не легко было, это сейчас кажется, что богато жили. Скандалов никогда не устраивала, жила замкнуто, но как-то гордо и ее уважали, хотя близко связываться не хотели, да и она вроде тоже. В город ездила редко, только купить что-нибудь серьезное, писем вроде не получала, к детям и их шалостям относилась спокойно, язык знала, хотя общалась мало.
Наконец поток сознания иссяк и у нее. Стало понятно, надеяться, что местное население как-то приоткроет судьбу бабки, не приходилось. Откуда брать какие-то другие данные тоже непонятно – документы управления колхоза сдали во вторсырье еще перед самым развалом СССР. Самое забавное, что никто не помнил даже ее фамилию. Пенсии перестали давать еще до войны, а больше фамилия нигде и не фигурировала, да и неправильная она была какая-то, не русская и не чеченская, а звали ее точно Люба.