– Расскажи, как поправить, – взмолился Эверетт, когда его поставили об этом в известность. В том году он собирался занять место в Сент-Джозефе, их маленьком католическом колледже, и шансы у него были невелики. По его собственному признанию, преподаватель из него никудышный, хотя студенты считали, что до настоящей никудышности ему еще пыхтеть и пыхтеть. Последние четыре года он уворачивался от заседаний в разных комитетах, отговариваясь тем, что пишет книгу. Если же книга не выйдет…
Но вот в чем состояла загвоздка: улучшить-то книгу можно, однако Тедди сомневался, что Эверетт сам на это способен. Технические недочеты – их была масса – можно сравнительно легко исправить, но вот то, что на самом деле было с книгой не так, произрастало из глубины образования и всего опыта его коллеги, из тех занятий, какие он посещал и пропускал, из его естественных способностей, его слепых пятен. Одним словом – из его натуры. Тедди ощущал, что именно в этом все дело – гораздо чаще, чем писатели осознают. Конечно, он мог указать Эверетту на самые вопиющие недочеты, дать несколько советов, и если он им последует и прилежно возьмется за работу, где-то к этому же времени через год книга сделается лучше, пусть, возможно, и останется по-прежнему далекой от совершенства. Да и вообще какая разница? Года у этого парня не было. Еще девять месяцев – и получит пинок под зад.
– Отдай мне ее на месяц, – предложил Тедди. Дело происходило в конце июля, и на август он ничего не планировал. Хуже того – улавливал, что падает его собственное барометрическое давление. Ему нужна какая-то задача, нечто требующее от него все внимание тридцать дней, но не дольше.
– Отдать ее тебе? – переспросил Эверетт.
– Ну да, – подтвердил Тедди. – На диске.
Глаза Эверетта с подозрением сощурились.
– Я не смогу заплатить…
– Не нужны мне твои деньги, – заверил его Тедди.
– Что же тебе нужно тогда?
Как ни странно, в точности этот же вопрос Тедди задавал себе почти всю свою взрослую жизнь – и убедительного ответа на него не обрел. Первым, однако, задал его научный руководитель в колледже Минерва – ему хотелось знать, в чем Тедди намерен специализироваться. Не в состоянии решить, он выбрал общеобразовательный курс, разработанный не столько для ответа на вопрос, сколько для отсрочки этого ответа. Согласно секретарю колледжа, к тому времени, как Тедди окончил учебное заведение, он прослушал больше курсов по большему числу академических дисциплин, чем любой другой студент в истории Минервы. Том Форд, его любимый преподаватель, сказал, чтобы Тедди из-за этого не волновался, но Том, разумеется, был ягодой одного с ним поля. Себя называл “последним из универсалов” и руководил гуманитарной программой, а в ее рамках читал курс по “Великим книгам”, но еще преподавал и “особые темы” по английскому, философии, истории, искусству и даже естественным наукам. Главным образом он изобретал занятия, которые ему самому хотелось бы посещать, когда был студентом. Тедди ходил к нему на столько лекций, что Мики пошутил: он единственный студент Минервы, который специализируется по Форду. Только на старшем курсе Тедди пронюхал, до чего скверно относятся к его наставнику коллеги. Он так и не поднялся выше звания адъюнкт-профессора, потому что не только сам ничего не опубликовал, но и косо смотрел на тех, кто публикует. Их книги, заявлял он, – доказательство того, насколько мало они знают, до чего узка их осведомленность. Том Форд больше всех прочих позволял Тедди удовлетворять любопытство, не рассчитывая на то, что это принесет какие-то дивиденды в смысле профессионального успеха. “Настанет день, – написал он под одной работой Тедди, – и, не исключено, вы действительно сочините что-то такое, что стоит прочесть. Я бы вам советовал откладывать такой день как можно дольше”.
Мысль о том, что он способен написать книгу, которую небессмысленно читать, Тедди понравилась, и он представлял себе, что если последует совету и примеру Тома, то и правда настанет такой день, когда ему подвернется подходящая тема. Вот только она так и не подвернулась. На беду, ни один его интерес не ощущался насущнее другого, и в пользу обоих можно было много чего сказать. Возможно, для Тедди и не имелось нужной дисциплины – или же, наоборот, подходящими были все, что, как ни иронично, означало то же самое. Со временем он стал подозревать, что ему недостает одержимости, а средства от этого, очевидно, не имелось. Будь он лошадью, тренер надел бы на него шоры, сузил бы ему поле зрения. Мало того, интеллектуальная любознательность вовсе не то же самое, что талант, и Тедди постепенно пришел к пониманию, что его главная способность – чинить что угодно. С младых ногтей он располагал интуитивным пониманием того, как и почему всякое сходит с рельсов, а равно и того, как это обратно на рельсы поставить. Ему очень нравилось все разбирать и снова собирать. Большинство людей терпеть не могут поставленные им кем-то задачи, тем паче сложные, а вот Тедди как раз получал от них удовольствие. Потому-то ему так приглянулся замысел починить книгу Эверетта.