Двухэтажная квартира напомнила ей фильмы с участием Фрэнка Синатры. Хромированная металлическая мебель, шкуры животных на полу, зеркала. Так вот в какой обстановке живет Джино в Нью-Йорке. Недурное местечко.
— Привет, дорогая.
Наконец-то с ней хоть кто-то заговорил. Это оказалась тетя Дженнифер, добрая и чуть располневшая, в костюме из розовой шерсти, с жемчугом в ушах, на шее и запястьях.
И вновь Лаки почувствовала, как слезы подступают к глазам. Вот дерьмо! Неужели она окончательно превратилась в маленькую плаксу?
Дженнифер распахнула спои объятия, и Лаки уткнулась ей лицом в грудь, успокаиваясь исходящим от нее теплом и нежным ароматом духов.
— Пойдем, родная моя. Пойдем в спальню и поговорим, — мягко сказала тетя Дженнифер. — Ничто так не поднимает настроение, как хорошая беседа.
Поглядывая со стороны на то, как Дженнифер уводит Лаки в спальню, Джино испытал чувство облегчения. Женщины. Всю свою жизнь он имеет с ними дело. Но Лаки еще не женщина. Она его дочь. Если бы только знать, в кого она превратится в этой швейцарской крысиной норе! Да он своими руками оторвал бы яйца подонку-иностранцу, прокравшемуся ночью в ее комнату.
Лаки оказалась очень красивой — только сейчас он осознал это в полной мере. Джино привык смотреть на нее, как на ребенка, но нет, теперь уже его дочь была в том возрасте, когда всякие озабоченные подонки — иностранные или свои — начинают с вожделением ласкать взглядами ее тело. Пятнадцать лет, всего чуть-чуть до шестнадцатилетия. С кем же ей поговорить по душам? Посоветоваться? Уж ясное дело не с ним. Только Дженнифер сейчас в состоянии объяснить Лаки, что, если он, Джино, еще хоть раз услышит о том, что какой-то там парень пытался получить от нее свое, он снесет негодяю голову — и ей тоже.
Она — дочь Джино Сантанджело, и дай ей Бог поскорее понять, что это значит.
Как легко оказалось дурачить взрослых. Тетя Дженнифер была доброй и ласковой женщиной, но ведь одной ногой она стояла в каменном веке! А какие слова она произносила! Скромность, порядочность, самоуважение, честь — и некуда было спрятаться от этого сентиментального мусора. Лаки быстро поняла, что тетка хочет от псе услышать. Что отец хочет услышать. Да, конечно, парень насильно заставил ее лечь рядом с собой. Она сопротивлялась, защищала свою честь, звала на помощь, которая и пришла в виде учителя физкультуры, ворвавшегося в спальню и спасшего ее… от участи более страшной, чем смерть. Или тут уж она перебрала? Тете Дженнифер так не показалось.
К счастью, то, что Лаки лежала в постели обнаженной, как-то моментально всеми забылось. Не вспоминали и о том, что Олимпия тоже была не одна в своей постели.
Так что отмыться добела было совсем просто. Выражение озабоченности и тревоги бесследно исчезло с лица тети Дженнифер.
— Ты не представляешь, с каким облегчением воспримет все это твой отец, — промурлыкала она счастливо. — Не то чтобы он сомневался в твоем… целомудрии…
Целомудрие! Тетушка Дженнифер! В самом деле?
— А где Марко? — невзначай спросила Лаки.
— Марко? — Дженнифер с недоумением повторила имя.
— Папин Марко, — нетерпеливо повторила Лаки. — Ну ты же знаешь.
— Нет, не знаю. — Дженнифер несколько раз быстро моргнула. — Марко… Марко… Ах да, сын Пчелки…
Сын Пчелки? Кто еще такая эта Пчелка? Но Лаки не подала виду.
— Да. Где он?
— Не знаю, дорогая. Наверное, в Лос-Анджелесе. Странно, но иногда у Лаки совершенно отцовские интонации — и это притом, что она еще и внешне удивительно на него похожа.
Разговор их закончился. Дженнифер готова была идти на доклад.
— Эй, — вдруг тревожно спросила Лаки, — я что, остаюсь здесь?
Дженнифер удивилась.
— А разве отец не сказал тебе? Тебя зачислили в частную школу в Коннектикуте. Ты отправишься туда завтра.
— О!
Из нее как будто выпустили весь воздух. Нет. Джино не говорил ей этого. Но это же так похоже на ее отца, или нет? Строить собственные планы. Делать то, что он хочет. Совершенно не думая о том, чего может хотеть она.
Частная школа в Коннектикуте. Дерьмо! Дважды дерьмо! Трижды! Меньше всего на свете нужна ей была сейчас новая школа.
— Тебе там понравится, моя девочка. У них есть бассейн, есть лошади — ты ведь любишь лошадей, правда?
После того как Джен уверила его в том, что Лаки все еще остается девушкой, Джино стало легче чувствовать себя в компании дочери.
— Лошади! — Лаки скорчила гримасу. — Я ненавижу лошадей!
— Эй! — Он взял со стола вышитую салфетку, вытер рот. Чертова спаржа! Сколько раз еще говорить этой полоумной кухарке, что у себя на столе он не хочет видеть спаржу? — Ненависть — это слишком сильно по отношению к лошадям. Знаешь ведь, они лучшие друзья человека и все такое прочее…
— Лучший друг человека — это собака, отец, — совсем по-взрослому ответила Лаки, пытаясь заставить его почувствовать себя несмышленым малышом.
— Деньги — лучший друг человека, — поправил он се, оставляя, как обычно, последнее слово за собой. — Не забывай об этом.
Как же она ненавидела его. Маленького, самодовольного, не умеющего красиво говорить, с хриплым голосом.
Как же она его любила. Красивого, смелого, умеющего одеться, такого сексуального.
Лаки небрежно взяла пальчиками молодой побег спаржи, ловя языком капавшее с него в тарелку масло.
— Я думала… — задумчиво начала она.
— Да? — Одним глазом Джино косил на экран телевизора, не выключавшегося, по его настоянию, ни днем, пи ночью. Влияние Марабеллы Блю?
— Ну, то есть… через пару месяцев мне уже будет шестнадцать. Зачем мне вообще возвращаться в какую-то школу?
— Образование в состоянии дать тебе очень многое. — Внимание отца привлекли на экране результаты забегов в скачках.
— Само собой, — пробурчала Лаки.
— М-м?
— Я бы не возвращалась в школу, — упрямо заявила она.
— Да? — Джино лениво улыбнулся. — И что же ты стала бы делать целыми днями?
— Кучу разных вещей.
— Например?
— Например, быть с тобой, ездить повсюду с тобой, учиться твоему бизнесу, ну и все такое прочее.
Слова дочери поразили его. Он перевел взгляд с телеэкрана на дочь. Пятнадцатилетний ребенок. Девочки. Да она, наверное, шутит.
— Я говорю совершенно серьезно, — тут же добавила Лаки. — А разве это не то, что должны делать все дети, — интересоваться семейным бизнесом?
Она брала верх, он только не мог разгадать, в чем, собственно, заключался тут фокус. Жаль, что Джен и Коста не смогли остаться на ужин, с ними все было бы проще.
— Слушай, ты должна будешь закончить школу, поступить в колледж, познакомиться там с хорошим парнем и выйти за него замуж. По мне, это звучит неплохо.
Она сузила свои — его — глаза и мрачно сплюнула.
— По мне, это звучит отвратительно! Джино посмотрел на дочь с угрозой.
— Придержи свой язык, дочка. Ты сделаешь так, как я говорю, и когда-нибудь ты скажешь мне за это спасибо. Она не отвела своего взгляда.
— У меня не было никакого образования, — продолжал Джино свою лекцию. — Всякие там школы за границей и прочая дрянь. Я был еще моложе тебя, когда мне пришлось самому зарабатывать первые в своей жизни доллары, так что тебе нужно бы помнить, какой счастливой ты родилась.
Перед глазами его стояло лицо Марии, каким он увидел его в тот день, когда родилась Лаки, — такое бледное, такое нежное и прекрасное. Тут же вспомнился и день, в который они решили, что назовут девочку Лаки — Счастливой! Боже! Если бы можно было вернуть Марию к жизни! Если бы только было можно…
— Новенькая… Новенькая… Новенькая…
Слово это доносилось до нее со всех сторон. Великолепная частная школа в Коннектикуте скорее напоминала частную тюрьму — униформа, охранники под видом учителей, подтянутые, высокомерные ученицы, один вид которых вызывал у Лаки приступы злобы.
Проведя в школе два дня, она поняла, что должна выбраться оттуда во что бы то ни стало.