— Ужасно.
— Ну, а чего же еще следовало ожидать?
— Она здесь, — объявил Марко.
Джино кивнул. На день позже, по все-таки приехала.
— Чем она занята?
— Играет в теннис. Разделывается с профессионалом.
— Ты смеешься!
— У нее просто убийственный удар. Джино расхохотался.
— Сообщи ей, что мне хотелось бы поужинать с ней. Пусть приходит сюда в половине седьмого.
— Хорошо, босс.
Чуть позже Марко вернулся, чтобы уведомить Джино: миссис Ричмонд благодарит за приглашение, однако она уже связана предыдущей договоренностью, поэтому нельзя ли встретиться несколько позднее, скажем, в десять вечера?
Джино пришел в ярость. Она приехала, чтобы просить его об одолжении, и вот он должен болтаться где-то, дожидаясь ее! Неслыханно!
— Передай миссис Ричмонд, что десять вечера для меня неудобно, — звенящим от напряжения голосом сказал он. — Пусть тогда уж будет одиннадцать, От нее Марко пришел со следующим: миссис Ричмонд сказала, что одиннадцать ее полностью устраивает — в ее номере.
— Замечательно, — откликнулся на это Джино. — В моем.
Бетти Ричмонд появилась в пять минут первого, выглядя настоящей спортсменкой — голубого цвета платье, загорелая кожа, волосы зачесаны назад и охвачены голубой же лентой.
— Прошу меня извинить, но это такое очаровательное место — не знаешь даже, с кем столкнешься в следующее мгновение.
— Да.
Джино демонстративно посмотрел на часы.
— Надеюсь, я не заставила тебя ждать, — с тревогой в голосе проговорила она. — Или теперь уже слитком поздно обсуждать вопрос нашего благотворительного вечера? Может, утром, во время завтрака?
— Можно и сейчас. Я беседовал с Тини Мартино, он говорит, что, возможно, — всего лишь возможно, обрати на это внимание — он будет в состоянии устроить это.
— О, он все сделает!
— Я же сказал — возможно.
— Нет-нет, все в порядке. Он наверняка все сделает. Я виделась с ним сегодня вечером, замечательный мужчина, и он дал мне свое твердое «да».
Джино нахмурился. Господи! Зачем же он ей понадобился? Она сама все может организовать. Он пожалел о том, что обещал помочь с этим чертовым благотворительным спектаклем.
В семь часов утра его разбудил телефонный звонок личного аппарата: этим номером пользовались лишь самые близкие ему люди, да и то лишь в случае крайней нужды. Звонил Коста, из Нью-Йорка.
— Джино, у меня плохие новости.
— Что такое?
— Лаки. Она удрала из школы.
— О Боже!
— Оставила две записки.
— Что в них?
— Что-то насчет того, что ей необходимо обо всем подумать, чтобы мы не беспокоились за нее, что она отправляется в Лос-Анджелес.
— Черт возьми!
— Я велел школе не поднимать шума. Они стараются помочь.
— Хоть это хорошо.
— Что ты хочешь, чтобы я предпринял?
— Не знаю… Господи! Вот дурочка'. — На мгновение он задумался. — Вот что, ничего не делай. Просто положи трубку. Я сейчас же лечу к тебе. Поговорим, когда доберусь до Нью-Йорка.
— По-моему, это самое лучшее.
— Пока.
Он перевел дух. Лаки. Дрянная девчонка. Она сама напрашивается на порку. Что ж, придется ей это устроить. Когда она отыщется, конечно.
ЛАКИ. 1966
Два исключительно вежливых француза, одетых в безукоризненные смокинги и темные брюки, негромко, по настойчиво спорили о чем-то с встревоженным Уоррисом Чартерсом.
— Да говорю же вам — им обеим давно уже больше двадцати одного года, — настаивал он.
— Я уверен в этом, сэр, — согласился с ним один из споривших. — Но у нас тут свои правила, и пока леди не предъявят свои паспорта… — Он по-галльски пожал плечами.
Лаки захотелось хихикнуть. Вся эта сцена представлялась ей такой нелепой. Вот — они с Олимпией, разодетые в тетушкины платья, вот — злой, краснолицый Уоррис, вот — глазеющая на них публика.
— Господи Боже мой! — громко произнесла Олимпия. — Это просто смешно. Пошли!
— Нет, — упрямо воспротивился Уоррис. — Правила пишутся для того, чтобы их нарушать.
— Только не в этом казино, сэр, — невозмутимо заметил один из «смокингов».
— Долбаные лягушатники! — неожиданно взорвался Чартере. — Что вы вообще понимаете?
Видя, что посетитель вышел из себя, француз сделал знак двум фигурам у дверей. Фигуры надвинулись на Уорриса, с обеих сторон крепко подхватив его под локти. Это окончательно взбесило Чартерса, и он еще более громким голосом принялся выкрикивать оскорбления.
— Дивно! — вздохнула Лаки, кося взглядом на Олимпию. — Кто же он такой, этот твой друг?
Олимпия нервно накручивала на палец белокурый локон.
В это мгновение из подъехавшего белого «роллс-ройса» выбралась энергичная темноволосая женщина в высшей степени откровенном платье, а следом за ней появился высокий седовласый мужчина.
— Уоррис! — пронзительно закричала женщина. — Висельник проклятый! Где ты пропадал?
Чартере тут же перестал биться в крепких руках державших его мужчин и смолк. Фигуры неохотно разжали свои объятия. Чартере привел в порядок одежду.
— Пиппа, — робко проблеял он, — я как раз собирался звонить тебе.
— Ну да, — с ехидством отозвалась та, — а помешало тебе только то, что президент вляпался в дерьмо на Вашингтон-сквер.
Теперь уже Олимпия не могла не вступить в перепалку. Она повернулась к потрясенному Уоррису и хозяйским голосом осведомилась:
— Что это за женщина, дорогой? Пиппа едва смерила ее взглядом.
— А я и не знала, что ты уже перешел на детей. Уоррис. В чем дело, что, все взрослые девочки уже выяснили, что ты всего-навсего дерьмовый актеришка?
— Пиппа, я хотел познакомить тебя с Олимпией Станислопулос, — натянуто произнес Чартере. — Это дочь того самого Станислопулоса.
— О!
— Олимпия, дорогая, позволь тебе представить Пиппу Санчес, моего делового партнера.
«А кто, интересно, я, — подумала Лаки, — ливерная колбаса?» Тем не менее она наслаждалась разыгрывавшейся на ее глазах сценой. Для нее огромное удовольствие видеть, как Уорриса смешивают с дерьмом.
— Итак, — впервые разомкнул губы молчавший до этого седовласый мужчина, — это все твои друзья, Пиппа. Так может быть, нам чего-нибудь выпить?
«By Коломбье» было названием большого, напоминавшего пещеру ресторана, расположенного в Жуап-ле-Пипс прямо на морском берегу. Там имелась просторная площадка для танцев, где заезжие группы играли джаз.
Лаки это местечко тут же понравилось. Пора и ей развлечься, а судя по поведению бросавших на нее взгляды молодых людей, сегодня — ее ночь. В то время как Олимпия и Уоррис трахались до полного самозабвения, она, Лаки, не могла себе позволить даже примитивного почти. Нет-нет, действительно пора сравняться с ними в счете.
В данный момент Уоррис был увлечен откровенной беседой с Пиппой, Олимпия бросала зазывные взгляды на седовласого боливийца. Лаки поднялась со своего места, чтобы пересечь едва освещенный зал, в противоположном углу которого находилась дамская комната. На полпути ее остановил привлекательный юноша в тесных джинсах.
— Ты американка? — улыбаясь, спросил он. Кивнув в ответ, Лаки тоже улыбнулась.
— Спляшем? — Он сделал рукой жест в сторону танцевальной площадки, где в немыслимых корчах бились людские тела.
— С удовольствием.
Пиппу что-то беспокоило. Она с полной откровенностью обсуждала с Уоррисом проблему своего сценария, и в это самое время нечто молоточком стучало у нее в мозгу.
— Если я только смогу пробиться к ее отцу, — твердил ей Чартере, — то… Да ты представляешь себе, сколько у семейства Станислопулос денег?
— А другая кто? Черненькая, подруга Олимпии?
— Не обращай на нее внимании, это просто зануда какая-то.
— Но кто она?
— Чья-то там дочь. Они учились вместе в одной школе. Да в чем дело?
Пиппа покачала головой.
— Сама не пойму, она мне кого-то напоминает…
— Ну да, как и любая другая битница на ее месте. Пиппа кивнула.
— Когда ты намереваешься встретиться с отцом Олимпии?