— Когда Пиппа вернется, я отвезу тебя в аэропорт, если захочешь. А чем ты собираешься оплатить свой билет на самолет?
— Я подумаю над этим, когда выберусь отсюда. — После крохотной паузы она окинула его подозрительным взглядом. — И вправду отвезешь?
Он медленно направился к ней.
— А почему нет?
Лаки сидела на полу в шортах и вязаной голубой блузке, вытянув свои длинные загорелые ноги. Уоррис протянул ей руки.
— Поднимайся. С билетом что-нибудь придумаем. Она вложила свои ладони в его, и Уоррис помог ей встать.
— Что придумаем?
— Не знаю. Нужно подумать.
Так и не выпустив ее рук, он приблизился к Лаки вплотную, и не успела она понять, что происходит, не успела остановить его, как Уоррис уже целовал ее.
— Эй, — запротестовала Лаки, отталкивая его. — Прекрати это немедленно.
— Почему? — Каким-то образом руки его оказались во всех местах сразу. — Я заметил, как ты смотрела на нас с Олимпией. Ты думаешь, я не понимаю, что нравлюсь и тебе тоже?
— У тебя в голове дерьмо вместо мозгов!
— Посмотрим, что ты скажешь, когда я разложу тебя на постели, когда мой малыш войдет в тебя, когда…
Со всей силой, на которую она была способна, Лаки нанесла Уоррису удар коленом. Тот мгновенно скрючился от боли, зажав ладонями пах, будто вся его жизнь зависела от того, сможет ли он их там удержать.
— Сука!
Она с опаской смотрела на него. Внезапно ей захотелось рассмеяться: Уоррис выглядел так потешно. Но тут же Лаки поняла, что это разозлит его еще больше, а кто знает, что этот тип тогда вытворит?
Не в силах разогнуться, Уоррис упал на кушетку.
— Что же ты не спешишь в аэропорт? — прохрипел он. — Уж я-то тебя туда не повезу, не рассчитывай. И чем скорее ты уберешься отсюда, тем лучше будет для всех.
— Что же мне, пешком туда идти?
— А кого это колышет?
Лаки и сама не поняла, отчего вдруг глаза ее наполнились слезами. Как же это она умудрилась вляпаться в такое дерьмо? Забраться во Францию на какую-то дурацкую виллу, где нет никого, кроме Олимпии и этого подонка? А ведь если бы не он, то как бы чудесно они провели время! Надо же было ему все испортить. Глядя сквозь высокие, от пола до потолка, окна, она размышляла над тем, что ей делать. Пошел дождь — настоящий ливень, падающий из темных туч, подобно водопаду. Лаки очень хотелось стать опять маленькой девочкой, чтобы кто-нибудь из взрослых пожалел ее и научил, что делать.
— Не волнуйся, — пробормотала она, — уйду. Как только дождь кончится.
Оставив Уорриса лежащим на кушетке, Лаки пошла собирать те немногие вещи, что были у нее с собой.
Долбать его. Равно как и ее лучшую подругу, Олимпию.
Она уезжает, и никому не удастся остановить ее.
Не дававшие Джино покоя в полете мысли становились далеко не самыми приятными. Что, если тело в машине было телом Лаки? Что, если это его маленькая девочка?
На память пришла их последняя встреча. Квартира в Нью-Йорке. Неестественное молчание за столом. В то время, как она бубнила себе под нос что-то о том, что не желает возвращаться в школу, он одним глазом косил на экран телевизора. Не слушал ее. А жаль. На следующее утро она села в его черный лимузин и была такова; он даже не проводил ее. Но, черт побери, тогда он еще не отошел от ее выходки в Швейцарии. Что оставалось ему делать — расцеловать дочь за то, что ее застали ночью голой в постели с парнем? В пятнадцать лет. Пятнадцать, Господи!
Димитрий Станислопулос тоже хранил молчание, задавая себе один и тот же вопрос: почему Богу угодно было наградить его дочерью, доставлявшей хлопот больше, чем все бывшие жены, вместе взятые?
Наконец самолет приземлился в аэропорту Ниццы. Прямо у трапа их ждала машина. Шел проливной дождь, а сильный ветер не мог разогнать тяжелые, низко ползущие тучи.
Джино посмотрел на часы. Семь вечера. Урчание в желудке напоминало о том, что за целый день у него и крошки во рту не было. Но кто станет думать о еде в такой ситуации?
С тяжелым сердцем он сел в машину, приходя в ужас от поездки, конечной целью которой был городской морг.
Сама с собой Лаки рассуждала, что же ей предпринять. Она собрала все свои вещи и вторую половину дня, до самого вечера, просидела, ожидая, что вот-вот вернется Пиппа или закончится дождь. В семь часов ливень хлестал по-прежнему, и не было даже намека на то, что Пиппа все же появится.
В четыре часа в гостиную вышла Олимпия и, убрав куда-то пыльные покрывала, стала расставлять на столе фужеры, видимо, рассчитывая все же на приезд гостей. Подруги старательно избегали всяких попыток начать разговор.
Уоррис спал на кушетке, и храп его раздражал их обеих.
В шесть Олимпия зажгла в доме свечи, разбудила Уорриса и сказала:
— Ну, куда же запропастилась твоя чертова подружка?
Мрачное настроение Уорриса ничуть не улучшилось после сна, мошонка от неожиданного контакта с коленом Лаки продолжала гореть.
— Приедет.
— Она наверняка не теряет времени даром.
— Она приедет, я же уже сказал.
Уоррис сполз с кушетки и вместе с Олимпией направился в спальню, захлопнув за собою дверь.
Лаки сидела у окна, безучастно глядя на резкие вспышки молний, на бесконечные струи падающей воды, затопившей уже половину сада. Чувствовала она себя совершенно подавленной. Очутиться в клетке само по себе уже отвратительно, но насколько гаже быть пойманной в капкан!
С огромным облегчением увидела она приближающийся издалека свет автомобильных фар. Если Пиппа откажется довезти ее до аэропорта; что ж, придется забрать «мерседес» и отправиться самой. Что может быть проще?
Подобрав с полу свою сумку. Лаки потянула на себя створку высокой двери и бросилась наружу.
Непрекращающийся дождь в одно мгновение превратил ее в подобие мокрой кошки.
Когда она осознала, что это не «мерседес» и не Пиппа, было уже слишком поздно. Господи Всеблагий! Джино!
Приехал ее отец.
СТИВЕН. 1967
Зизи любила пойти куда-нибудь потанцевать — Стивен предпочитал остаться дома и
послушать музыку. Он знал толк в джазе, не был против рока, но особенно ценил соул. Часами он мог сидеть, включив стереоколонки на полную громкость, полностью отдавая себя стихии звуков. Айзек Хэйес, Марвин Гей, Арета Фрэнклип.
Зизи больше нравилась ритмичная музыка диско и латиноамериканские мелодии. Супруги вечно спорили о том, чья очередь ставить на вертушку новую пластинку.
— Терпеть не могу дерьма, которое ты слушаешь, — жаловалась Зизи. — Где ритм, где огонь? Давай-ка лучше двинем куда-нибудь и затанцуем это дело.
Любимый ее дансинг находился в испанском квартале Гарлема. Крошечный, всегда переполненный, с грохочущей музыкой. Зизи неизбежно оказывалась в центре внимания. Глядя на то, как она извивается и кружится на небольшом пятачке со своим партнером, а то и с несколькими сразу, Стивен начинал медленно закипать. Вот уже год они были мужем и женой, однако ревность его ничуть не ослабевала.
Зизи это нравилось. Она всячески дразнила его, наслаждаясь тем, как выдержка начинала изменять Стивену, и приходила в восторг, когда он, бывало, выбрасывал ее незадачливого партнера за дверь.
— Ты совершенно не умеешь ладить с людьми, — сказал ему как-то за обедом Джерри. — Подумай, ну что это за юрист, если он то и дело затевает драки? Кончится все это тем, что кто-нибудь вызовет тебя повесткой в твой собственный суд. Как ты думаешь, что скажет на это судья?
— Ты прав, но что я еще могу поделать? Она ведь растворена в каждой клеточке моего тела, Джерри. Я люблю ее.
— Любишь! Да ты смеешься. Она же веревки из тебя вьет.
Стивен в рассеянности ковырял вилкой в салате.
— Ты говорил с моей матерью.
— Конечно говорил. А ты представляешь себе, какие чувства она испытывает?
— Проблема с матерью заключается в том, что слишком уж она любит натягивать вожжи. Ее бы воля — и я был бы сейчас женат на черной старой деве лет двадцати пяти, из безукоризненной семьи, с университетским дипломом в сумочке и мастерице готовить.