— А, цинковый мальчик, — протянула она. Ведь Крейвен знал, что она терпеть не может, когда он мажет свое лицо этой дрянью!
— Я что-то неважно спал. — Он вздохнул. — Всю ночь в комнате летал москит. Ты слышала?
Ему обязательно нужно хоть на что-нибудь жаловаться. Как старику.
— Нет. Ты испугался его маленького хоботка? — невинным голосом спросила Лаки. Крейвен покосился на нее.
— Жала, Лаки, жала.
— Ну да, жала.
Маленький хоботок доставался ей. Время от времени. Если повезет. Или не повезет. Зависит от того, как па это смотреть.
На третий месяц их супружеской жизни Крейвен стал посвящать своим любовным утехам всего один раз в педелю. Потом — раз в четыре недели. Потом — тогда, когда захочется, а хотелось ему не часто. Лаки пришлось утешать себя тем, что ее муж, по-видимому, просто не любит секс. Джино вынудил ее выйти замуж, считая, что дочь — беспокойная нимфоманка. Ну что же, ей не потребовалось много времени для того, чтобы решиться доказать отцу его правоту.
Своего первого любовника Лаки завела еще до окончания медового месяца: им стал управляющий отелем, почти точная копия Марко. Наемный служащий отца. Великолепно. Она совратила его, сама поднявшись в небольшой особняк, выстроенный на крыше отеля, под тем предлогом, что должна передать ему послание отца. Оказавшись там, Лаки в одно мгновение сбросила с себя одежду и потребовала ответа на месте — да или нет? Управляющему было страшно отказывать. И не менее страшно было сказать «да». В любом случае он проигрывал — ведь перед ним стояла дочь Джино Сантанджело. Это значительно осложняло ситуацию.
«Как приятно ощущение своей власти, — решила для себя Лаки. — Но еще приятнее, когда тебя трахает настоящий мужчина».
Она не оглядывалась назад. Если видела мужчину, который ей правился, то мужчина приходил к ней. За весьма редкими исключениями. Конечно, все это делалось не на виду. До отца ни в коем случае не должно дойти то, что ее замужество — вместо того чтобы остановить Лаки — только подтолкнуло вперед по старому пути.
— Ты давно уже здесь? — спросил ее Крейвен.
— Около часа. А что?
— Просто так.
Он принялся раскладывать свои вещи возле соседнего шезлонга.
Как только Крейвен уселся, Лаки поднялась и нырнула в бирюзовую воду бассейна. Она полностью отдавала себе отчет в том, что едва ли не каждый мужчина, находившийся рядом, провожал ее взглядом. В шестнадцать она была дикой маргариткой, в двадцать превратилась в дикую розу. Смуглая загорелая кожа. Черные глаза. Гибкая, по-девичьи изящная фигурка, но груди уже палились, наполнились, придавая всему облику неожиданно чувственный вид. Она отпустила длинные волосы, каскадом падавшие до середины спины.
Лаки почти не пользовалась косметикой. Не было нужды. Только самую малость подведены глаза, чуть подкрашены губы, тут и там несколько золотых блесток.
Бодро она проплыла всю длину бассейна, надолго уходя под воду и лишь изредка выныривая за глотком воздуха.
В который уже раз Лаки размышляла о своей жизни. Мистер и миссис Крейвен Ричмонд жили в прекрасной вашингтонской квартире. Она разъезжала на красном «феррари» — свадебном подарке отца. У Крейвена был свой «линкольн-континенталь» кремового цвета. На счету в швейцарском банке у него лежали двести тысяч долларов плюс набежавшие за четыре года проценты. Джино заплатил Крейвену за женитьбу на ней. Шантажировал Бетти и Петера Ричмонда, чтобы они согласились на это. Об этом рассказала ей сама Бетти, не упоминая фактов, в ходе какой-то их стычки. Лаки решила для себя когда-нибудь выяснить, в чем именно заключался шантаж.
То, что Джино заплатил кому-то за согласие жениться на его дочери, было чудовищным, было таким ужасным, что поначалу Лаки отказывалась в это поверить. Но в один из дней она прилетела в Нью-Йорк, чтобы напрямик спросить отца.
— Ну и что? — удивился он. — Ты вошла в одну из лучших семей этих долбаных пятидесяти штатов. Это серьезное дело, вот я и дал ему определенную сумму, начальный, так сказать, капитал.
Начальный капитал для чего? Крейвен нигде не работал. Он сшивался вокруг своего отца, играл в теннис с матерью. Предполагалось, что Лаки будет сопровождать мужа во всех развлечениях семейства Ричмондов. Гольф. Скачки. Турниры по настольному теннису. И все это в преданной подаче прессы. Очень скоро Лаки поняла, что Петер Ричмонд и пальцем не пошевелит, если рядом не будет фотографа.
Это оказалась вовсе не та жизнь, о которой она мечтала. Разочарование ждало ее на каждом шагу.
— Я хочу начать работать, — заявила она Крейвену. — Не могу я, как ты. У меня мозги начинают превращаться в теннисный мячик.
— Не самая здравая мысль, — сказал Крейвен.
— Не самая здравая мысль, — сказала Бетти.
— Не самая здравая мысль, — сказал Петер. В Ричмондах примечательно то, что они всегда держатся вместе.
— А тебе не приходила в голову мысль забеременеть, дорогая? — спросила ее однажды Бетти.
Приходила ли ей в голову мысль забеременеть? Да, и от нее Лаки по ночам мучилась кошмарами.
— Я говорю на четырех языках, у меня активный склад ума — мне пока не хочется иметь детей, Бетти. Я должна найти работу, или же я просто рехнусь!
Они с неохотой позволили ей работать в офисе Петера — неполный рабочий день. Через неделю Лаки сдалась. Вкалывать на Петера рядом с сослуживцами, готовыми лизать ему задницу, оказалось еще хуже, чем вообще ничего не делать.
Лаки убивала дни походами по магазинам, чтением, обедами с подругами, собственно говоря, даже не подругами, а так, обыкновенными знакомыми. Часами она гоняла па своем «феррари» по автострадам — от нечего делать. На запредельных скоростях, под льющуюся из стерсоколонок хорошую музыку. Заводила множество быстро и остро протекавших романов, длившихся, так ей самой хотелось, всего несколько дней. Время от времени видела отца. То он сам прилетал в Вашингтон, то она вместе с Крейвеном отправлялась в Нью-Йорк. На какое-нибудь мероприятие. На ужин, па презентацию. Постоянно они находились в окружении людей. Пару раз ей попадался па глаза Дарио. Брат, с которым она когда-то была так близка, превратился теперь в скрытного чужака, и больше им было не о чем поговорить друг с другом.
Лаки чувствовала себя в этой жизни, как в ловушке, и вынудил ее жить этой жизнью именно Джино.
Так почему же она не уходит? Она и сама пока еще не знала. В ней поселилась страстная ненависть к отцу, по в то же время Лаки отчаянно хотелось угодить ему.
Оставаться замужем за этим слизняком — это для него.
Трахаться напропалую с любовниками — для себя.
Вылезая из воды, Лаки заметила, что Крейвен призывно размахивает руками. Подчеркнуто неторопливой походкой она подошла к своему шезлонгу.
— В чем дело? — Она встряхнула мокрыми волосами, обдав мужа мелкими капельками воды.
— Тебя разыскивает твой отец, — с раздражением ответил Крейвен. — Они с ног сбились, разыскивая тебя.
— Вот как? — Сердце забилось чуть быстрее. Вот уже несколько месяцев от Джино не было никаких новостей. Неужели он вдруг соскучился по пой?
Не потрудившись набросить на себя хотя бы полотенце, Лаки поспешила к стеклянной телефонной будке.
— Да? — голос ее звучал буднично.
— Лаки? Как у тебя дела, малышка?
— Отлично. А как там ты?
— Кое-какие проблемы, но ничего серьезного. Он говорил ей о своих проблемах. Впервые. В трубке наступило неловкое молчание, затем Джино сказал:
— Слушай, малышка, я хочу, чтобы ты прилетела в Нью-Йорк.
На языке у Лаки закрутилась куча вопросов сразу.
— Когда? — торопливо спросила она.
— Сегодня, завтра — не стоит нестись сломя голову, но хорошо бы побыстрее.
— Я только-только почувствовала вкус отдыха, — сдержанно ответила Лаки.
— Вся твоя жизнь — сплошной отдых, черт возьми! — взорвался Джино.
— И вообще, в чем там дело? — На вспышку отца она не обратила никакого внимания.
— Не хочу говорить об этом по телефону, — напряжение слышалось в голосе Джино. — Давай быстрее в Нью-Йорк. Это важно, в противном случае я не стал бы тебя беспокоить.