— У меня, мамочка, не только все в порядке, у меня все потрясающе отлично! — отозвалась Сашка. — Просто я статью сочиняю.
Что верно, то верно — у Сашки всегда такой вид, когда в ее уме разворачивается план и складываются фразы. Но сейчас — Ксюша была уверена — у Сашки в голове складывался другой план: план захвата француза, в котором Ксюше отведена роль Шарон Стоун.
И она не ошиблась. Потому что, едва закончив пить чай, Александра звонко опустила чашку на блюдце и потянула Ксению за рукав.
— Пойдем, пойдем. Мне надо тебе кое-что сказать.
Едва они очутились в комнате одни, Саша заговорила, понизив голос:
— Ты придешь к нему просить помощи! Ты скажешь, что убила человека и просишь его помочь тебе замести следы! Потому что — объяснишь ты, — ты не можешь обратиться с такой просьбой к русскому детективу: они все обязаны сообщать о преступлениях в милицию. А он — француз! И он — не обязан!
Ксюша помотала головой. Нет, Сашка просто сошла с ума! Надо же такое придумать!
— Ничего не получится, Саша. Я не смогу это сделать. Я на это не способна. Ни на убийство, ни на такой спектакль!
— Получится, еще как получится! Я же не прошу тебя убивать кого-нибудь, а спектакль — ты сыграешь, вот увидишь! В конце концов, тебе не приходило в голову, что умение играть — это часть твоей будущей профессии? Какой из тебя журналист, если ты не можешь подобрать ключ к собеседнику? А собеседники у тебя будут разные, и ключи придется подбирать разные — и потому актерский талант совершенно необходим журналисту…
Что и говорить, когда Сашка рассуждала о профессии, ей можно было верить на все сто — она своей личной журналистской карьерой доказала это. Ксюше сразу стало стыдно за свой непрофессионализм.
— Ну, и как ты себе это представляешь? — неохотно сдавала она позиции.
— Значит, так: приходишь, глаза огромные, серьезные и загадочные. Коса… Нет, лучше распусти! Так женственней, сексуальней, мужики сходят с ума от длинных волос! Объясняешь: я к вам пришла… чего же боле… что я могу еще сказать… В общем, письмо Татьяны к Онегину помнишь? Примерно в таком духе. Мне нужен совет… Я попала в такую ситуацию… Мне не к кому больше обратиться… «Теперь, я знаю, в вашей воле меня презреньем наказать»… — Александра плавно водила по воздуху кистью своей красивой руки, будто дирижер в такт будущим Ксюшиным словам, которые она произносила с драматическим завыванием. — Вы здесь чужой, вы никакими обязательствами не связаны, вы можете мне помочь… Потому что только к вам я могу… только вам я могу рассказать… «А вы, к моей несчастной доле хоть каплю жалости храня, — вы не оставите меня…»
И здесь ты р-раз — и замолчала! Молчишь, молчишь, молчишь и смотришь на него. Он тоже молчит. Ждет продолжения. Но ты настойчиво молчишь, и глаза твои — желательно — наполняются слезами. Тут он не выдерживает. Он спрашивает: так что у вас стряслось? Тогда ты вдруг выкрикиваешь: ничего! Ничего я вам не скажу! И убегаешь. Он тебя догоняет и…
Не выдержала пока что Ксюша. Ксюша ее перебила:
— Как это у тебя все получается здорово! Только с чего ты взяла, что именно так и будет? Почему это он меня спросит, что со мной, и почему он должен броситься за мной вдогонку?
— Объясняю, — сказала Саша с жалостью. — Для умственно отсталых специальный выпуск. Значит, так: он тебя непременно спросит, потому что в затянувшейся паузе всегда кто-то нарушает молчание первым… и если это не ты, то это — методом исключения — он. Понятно?
— Понятно…
— Далее, он побежит за тобой, потому что ты будешь убегать. Ты убегаешь — мужчина догоняет, понятно?
— Нет.
— Мужчина всегда догоняет убегающего, у него такой инстинкт. Охотника.
— А вдруг у него нет такого инстинкта?
— Тогда он не мужчина.
— А что мне тогда делать?
— Тогда он тебе не нужен.
— А-а… А может, лучше ему все сразу объяснить? Может, не надо убегать и ждать, что он за мной побежит?
— Надо! Так ты интересней. Слушай внимательно и по возможности запоминай на будущее. Пункт первый: когда ты что-то недоговариваешь, то возникает загадка, интригующая тайна. А тайну всегда хочется раскрыть . Пункт второй: ты в нем уже вызвала какую-то жалость, сочувствие, желание помочь и…
— Почему?
— Что? — опешила Сашка.
Ксюша почувствовала себя действительно идиоткой, поскольку старшая сестра даже не поняла ее вопроса.
— Почему я уже вызвала желание помочь? — пояснила она.
Саша потерла губу об губу, будто помаду растирала. Посмотрела на Ксюшу внимательно.
— Ты прикидываешься? — поинтересовалась она.
— Нет. Хочу быть уверенной, что я все правильно понимаю, — выкрутилась младшая сестра с достоинством.
— А-а-а… Ладно, значит: хорошенькая девушка с круглыми наивными глазами приходит и лепечет, что только он может помочь… И слезы на глазах… Какой мужчина может устоять?
— Ясно. Значит, я уже вызвала желание помочь, а тут еще и интригующая тайна. Да?
— Да. Далее, когда ты якобы решила ничего не говорить и стала убегать, в этой композиции из эмоций возникает еще один компонент…
— Инстинкт охотника…
— Верно, но не только. В этом жесте есть еще и твое отчаяние, которое его пугает! Он уже боится за тебя, потому что уже немножко почувствовал свою ответственность за тебя, за что-то, что может с тобой случиться: ведь ты пришла — к нему! Ты явно сделала какую-то глупость и, похоже, собираешься сделать другую, еще большую. Надо тебя спасать! Женская глупость — это ядерное оружие. Против него не устоит ни один мужик. Это фон, на котором он полноценно реализуется как мужчина, и в эту ловушку попадает любой представитель сильного пола. Тут он умный, сильный, защитник и спаситель. Как же ему за тобой не побежать?
— С тобой все становится так ясно, как в математике. Я думала, что человеческие отношения непредсказуемы.
— Ну, отчасти непредсказуемы…
— Утешила. А то было бы очень скучно.
— Романтичная ты моя! А не уметь ни с кем выстроить отношения — весело?
Уела. Прямо в больное место, зараза.
— Ладно, давай дальше «выстраивать», — смирилась Ксюша. — Значит, он за мной побежит. И меня вернет. И скажет: расскажите мне, что там у вас случилось. Так?
— Примерно, — одобрила Александра.
— И что же я буду ему рассказывать?
— Скажешь, что сама не понимаешь, как это произошло, но только ты убила… мм-м…
— Своего любовника?
— Нет, это перебор. Ты же не Шарон Стоун, в конце концов!
— Спасибо за комплимент. Тогда просто ухажера?
— Да! Он был слишком навязчив, он тебе не нравился, он полез к тебе… и тут на тебя что-то нашло необъяснимое, ты схватила нож и… Или лучше что-нибудь тяжелое — и…
— Саш, а такое вообще бывает? По-моему, такие персонажи водятся только в кино. Или в психушке. Он мне не поверит!
— Слыхала: «чужая душа — потемки»? Вот, не забывай: люди и себя-то не знают толком, а уж на что способен другой — никто и представить не может! Потому допускает, что другой способен — на все! К тому же твои глаза вызывают доверие. Только глянешь, сразу понимаешь: эта — не соврет.
— Даже когда я вру?
— А ты что, врешь когда-нибудь? — снисходительно поинтересовалась Сашка.
Ксюша обиженно пожала плечами: вот, дожили, теперь и правдивость — недостаток!
— Короче, — продолжала Александра, — ты ему все это расскажешь и попросишь совета: как, мол, скрыть следы преступления? Он начнет тебе объяснять про отпечатки, про следы крови, то стереть, се отмыть… Ну а дальше все само образуется. Будь я не я, если он тобой не заинтересуется! В тот же день свидание назначит!
— А вдруг я у него не вызову сочувствия? Вдруг он мне скажет, что не хочет иметь дела с преступницей и убийцей?
— Ксюша! Ты меня приводишь в отчаяние! Ну, если бы ты была похожа на крокодила — тогда сказал бы! Но у тебя же глаза как блюдца, но у тебя же волосы до попы! Ты молодая, стройная, хорошенькая девушка! Как же он может такое сказать?
— Значит, он мне посочувствует только потому, что я хорошенькая?
— А что ты хочешь, Ксения? Мир устроен до удивления несправедливо. Ты тоже не на инвалидов засматриваешься, верно? То-то и оно… Главное, напирай на то, что ты сама не понимаешь, как ты могла это сделать. Что на тебя нашло. И что ты очень переживаешь из-за этого! Именно такая версия великолепно соответствует твоей внешности. Он поверит! И увидишь — посочувствует! Скажешь, что вся жизнь твоя рухнет теперь, если кто-нибудь узнает, что это ты его убила. Тогда суд и тюрьма, а русская тюрьма — это, если вам приходилось слышать в вашей Франции, хуже смертной казни…