– Как же, как же, дорогая Лидочка! – просиял он, узнав голос. – Разве можно забыть те дивные вечера в нашем санатории? Как кружились мы с вами в вихре вальса! Жаль только, был там со своим «самоваром», а не то... – намекнул он, многозначительно: разговор его заинтересовал. – Так чем могу быть вам полезен, Лидочка? Очень рад, что вспомнили обо мне.
Лидия Сергеевна звонила со службы, из Управления дошкольного обучения, где занимала скромную должность инспектора. Она прикрыла трубку рукой, чтобы не слышали сотрудники, и, понизив голос, печально призналась:
– Нужда заставила, Василий Семенович. Только вы можете помочь! Неловко отвлекать вас от дел, но у меня нет другого выхода. Долго колебалась, прежде чем к вам обратиться. – И, убедившись, что никто не подслушивает, просяще прошептала в трубку: – Мне срочно нужно с вами увидеться, Василий Семенович! Это не телефонный разговор. Когда сможете – чем раньше, тем лучше! Можно даже сегодня? Конечно, согласна! Записываю...
Обрадованная удачей, Лидия Сергеевна тут же побежала отпрашиваться у начальника. А Чайкин, положив трубку, повеселел. «Правду говорят, что жизнь в полоску! – радовался он, предвкушая удачу. – Вон ведь как дело обернулось! Плохо началось с утра – так, может, к вечеру повезет».
Готовясь принять Лидию Сергеевну, Чайкин тщательно замаскировал лысину жидкой прядью волос, «занятых» у виска, и постарался принять в кресле самую значительную, как ему казалось, позу.
«Не может сорваться. Чувствую – выйдет дело!» – с вожделением думал он, томясь в ожидании, зримо представляя томные глаза, соблазнительную фигуру, полные, стройные ноги... Такой красотки у него еще не было; не женщина – мечта!
– Прошу вас, пожалуйте, дорогая Лидочка! – забыв о «позе», бросился он навстречу входящей Розановой. – Располагайтесь поудобнее! Нам здесь никто не помешает.
Галантно помог снять шубку, повесил в стенной шкаф; тепло, дружески обнял гостью за плечи, усадил в мягкое кресло и, устроился в таком же напротив.
– Ну рассказывайте, что случилось. Будьте со мной откровенны, – попросил он мягко, интимно.
Розанова привычным движением поправила пышную прическу и устремила на Василия Семеновича печальный взор.
– Видите ли, я нахожусь в тяжелом положении. – Голос ее звучал тихо, на глаза навернулись слезы. – Она потупилась. – Мне стыдно это говорить, но вам признаюсь: у меня никчемный муж! Мы едва сводим концы с концами. Терпела бы, если б не дочь! Такая она у меня чудесная, способная девочка! А мы ничего не можем ей дать. – Выдержала паузу, подняла на Чайкина полные надежды красивые глаза. – Вот я и подумала: не помогли бы вы мне устроиться на работу в вашей системе? В престижное детское учреждение. Это же в вашей власти! Вы такой влиятельный человек! – И, видя, что Василий Семенович призадумался, горячо продолжала: – Анкета у меня чистая, опыт есть – не подведу! Век буду вам благодарна! – Бросила на него многозначительный, томный взгляд. – Стань я самостоятельной – избавилась бы от постылого мужа...
– Ну что вы, дорогая Лидочка! Как вы можете сомневаться! – Чайкин ласково взял ее за руки. – Да я в лепешку расшибусь, но все для вас сделаю, что в моих силах! И даже более того, – игриво пообещал он. Подал шубку, проводил до дверей, почтительно поцеловал руку. – До скорого свидания, Лидочка! Позвоните мне в следующий четверг, в это же время.
В крошечной кухоньке, тесной, жаркой, с обшарпанным столиком и грубыми полками – убогой, в общем, – Розанова в небрежно распахнутом простеньком халатике казалась экзотической птицей, с высокой грудью и длинными обнаженными ногами.
– Входи, Мариша! Кто тебе открыл, Степан? – не отрываясь от плиты, где готовился завтрак, обернулась она к соседке.
Марина – ее близкая подруга, с ней хоть душу отведешь, поделишься сокровенным.
– Ох, Мариша, дорогая, нет у меня больше сил жить со своим кретином! Было бы куда – бежала бы без оглядки! – В очередной раз пожаловалась на мужа.
– Ты, Лид, всегда горячишься, когда ссоритесь, а потом у вас все о'кей, – скептически улыбнулась Марина. – Как же, отдашь ты такого видного муженька! Ему все бабы в округе глазки строят. Вмиг уведут!
– А вот и дуры! – зло огрызнулась Лидия. – Думают – под потолок, так и герой. А он, может, весь в ботву ушел.
– Ну так уж и «в ботву»! То-то вы дочку соорудили! Да и сама рассказывала, что отбила Степана у лучшей подруги. Зачем тогда старалась?
– А он раньше был совсем другой: интересный, в ученые обещал выйти. Верке я завидовала. Она ради Степана жениха готова была бросить. Вот я ей нос и утерла! Вечно она брала надо мной верх. А я взяла и увела у нее милого! – И вдруг снова поникла. – Да только Бог, видно, наказал меня за мои грехи! Нет у меня с ним счастья!
– Брось! Неужто Степан так плох? – Марина разыгрывала безразличие.
– А что в нем хорошего? Настоящий мужик должен обеспечивать семью! Живем в постоянной нужде... И еще... скажу тебе, подруга: уж и не помню, когда испытывала удовлетворение. Инфантильным он стал, ведет себя как эгоист... не старается, как раньше, для меня.
– Может, слишком устает, да и ты с ним не больно нежна...
– А черт его знает! – отрезала Лидия, решив прекратить откровенности. – Мне от этого не легче! – Подхватила сковороду и с грохотом опустила на кухонный стол.
Марина мгновенно отреагировала – понимающе ретировалась. В кухню с ревом вбежала Наденька.
– Что случилось, детка? – встревожилась Лидия. – Поделись с мамочкой своим горем! – нагнулась она к дочери, целуя ее и ласково прижимая к себе.
– Папка отшлепал... Больно! – пожаловалась Наденька, держась за мягкое место.
– Что же ты натворила? – Лидия Сергеевна тщетно старалась придать голосу строгость.
– Конфе-еты ела... а папка – «нельзя до еды»... Ну я не послушалась, а он меня – по попке! – Девочка заревела громче, размазывая по щекам слезы.
Розанова резко выпрямилась и гневно крикнула:
– Степан, поди-ка сюда!
Завязывая на ходу галстук, вошел Степан Алексеевич – умытый, причесанный, представительный и бодрый. Впечатление портили лишь дешевый пиджак и плохо отутюженные брюки.