Он сел, настороженно следя, как старуха, отложив пистолет, принимала свои крупинки.
– Вы верите в гомеопатию?
– Извините, мадам, я верю только в себя и в наличные деньги.
– Стало быть, и в меня не верите?
– Я показал вам удостоверение, которое вы сочли фальшивым. Вы мне – пистолет. Этого достаточно для обоюдного доверия?
– Возможно, вы считаете, что милиция выпросила в музее бельгийский браунинг, всю эту обстановку и меня в придачу и решила перед арестом устроить вам маленький розыгрыш? Ай-яй, такие умные глаза и такие глупые мысли…
Приезжий рассмеялся:
– Уговорили… Мадам, я у ваших ног!
– Очень мило. Кстати, меня зовут Антонина Валериановна. А вас как величать, «товарищ Пархоменко»?
– Что в имени тебе моем? Как сказал какой-то поэт. По-моему, дело сказал… Зовите Володей.
Параллельно светской болтовне ум Приезжего впивался в новую загадку: кто она? перекупщица или матрасница? От этого зависела цена.
Матрасниками называют ту разновидность купцов, которые просто скупают и накапливают, накапливают – ради самого накопительства.
Пожалуй, матрасница, думалось ему. Только нетипичная. Матрасник – скряга, лишней копейки не потратит, порой только что не нищенствует. Прахова же явно жила припеваючи.
– Володя… Владимир… – раздумчиво пробовала Прахова на язык. – Лучше Вольдемар, согласны?
– Как вам больше нравится.
– Вы когда-нибудь бывали у Бориса? Не помню, чтобы я вас видела.
«Вольдемар» уже не имел нужды скрытничать:
– Мы с ним не были знакомы.
– А-а, значит, кто-то был между?
– Да, болтался один – с дырявой головой.
– Эти длинные цепочки, Вольдемар, довольно опасны. Всегда найдется слабое звено.
– От посредников не избавишься, Антонина Валериановна. Нас с вами напрямую свел только случай.
– Будем надеяться, счастливый. Хотите кофе?
Приезжий хотел. И Настиными заботами был вскорости доставлен сияющий кофейник и все прочее для услаждения души. Атмосфера установилась почти семейная.
– Вам у меня нравится?
– Немного непривычно, – признался «Вольдемар», – Особенно потолки.
– Да, голубчик, четыре метра двадцать сантиметров. Дом строил мой отец, когда-то семья занимала весь этаж. С семнадцатого – лишь эту квартиру, а потом нас еще уплотнили. Вы небось и не слышали подобного слова?
– М-м…
– Теперь – лишь одна комната. Последний бастион, который и обороняем вдвоем с Настей.
– Ей можно доверять?
– О, абсолютно! Настя прекрасного происхождения. Ее отец был денщиком у атамана Дутова. Единственная родная душа. А у вас – семья, родители?
– Никого. От прошлого – только пепел.
– Бедный! Еще чашечку?.. И возьмите печенья.
Печенья Приезжий взял, но занимало его другое:
– Антонина Валериановна, давно вы это… по золоту?
– После третьего мужа остались кое-какие знакомые, вот и занялась. Вы удивлены? Но не носки же мне вязать, как вы полагаете? – задорно тряхнула она головой.
– Да, видно, не по вашей части… Честное слово, жаль, что поздно родился. С какой женщиной я мог быть знаком!
– Без лести, Вольдемар, без лести! – погрозила Прахова пухлым пальцем, весьма, впрочем, довольная. – Что было, то прошло… Ах, Боже мой, как давно я в последний раз была в Париже!.. Но я еще там поживу! – как бы с угрозой кому-то повысила она голос. – Погуляю по Елисейским полям, подышу парижским воздухом!
Приезжий опешил. Или старуха «того»? Она в Париже – бред собачий. Ему вспомнился Чистодел, грязная пивная. Пора бы тут закругляться, если Прахова действительно собирается взять товар.
Хозяйка будто угадала его мысли:
– Вы молоды и наивны, Вольдемар. Вы видели только то, что видели, и ничего другого. Думаете, то, что сейчас, – навеки? А?
– Как-то не задумывался…
Где тут задумаешься? Взял товар – отдал товар – деньги хозяину – парное себе – в любой миг жди напасти – готовься бежать или драться насмерть. Навеки – не навеки? Велика разница!
– Напрасно не задумывались, голубчик. Я еще увижу – а вы тем более, – как весь этот сумасшедший дом развалится. И тогда мы окажемся на свободе и на высоте – те, у кого что-то есть!
«Ну, понесло старуху!»
Приезжий счел, что раскусил ее вполне – «парижская матрасница». Но отчасти Прахова выступала и «купчихой»: вольные расходы нет-нет да и вынуждали расстаться с увесистым мешочком – но уже в иных сферах, в элитарном обществе, куда ни Чистодела, ни какого-нибудь Мишу Токарева и в подъезд-то не пустили бы.
И она же, использовав древние знакомства, некогда пристроила Миркина для «стажировки» в Столешников.
Горевала Прахова и досадовала, что с арестом Бориса жизнь ее поскучнеет, нечем станет занять мысли и воображение. И вот – приход Вольдемара. Возрождение и – не исключено – даже новые горизонты!
Отсюда и желание сразу показать себя, и подчеркнутое радушие, и стремление приручить звероватого незнакомца.
Однако он напрасно опасался, что старуху «понесло». Изложив свое политическое кредо, она решительно поднялась:
– Ну-с, приступим к делу. Металл с собой?
– Да.
– Положение ваше, конечно, затруднительно. Но вы милый мальчик, и грех наживаться на чужой беде. На первый раз рассчитаюсь, как платила Борису. Давайте.
Приезжий снял кожаный пояс-мешок:
– Два кэгэ триста.
– Знаю. Деньги были приготовлены.
Она отперла шкатулку на рояле, вынула пачку крупных купюр, получила в обмен пояс и унесла за ширму. Приезжий быстро пересчитал деньги: к положенной сумме приплюсовывался парное Миркина и парное Чистодела. Недурно.
За ширмой слышалась возня: хозяйка, надо полагать, проверяла вес и припрятывала шлих.
Приезжему уже не терпелось уйти.
– Пора расставаться, Антонина Валериановна, – сказал он, едва завидя ее.
– Опять вы торопитесь, Вольдемар. Вы еще должны мне рассказать, на чем, современно выражаясь, погорели.
– Погорел?.. – свел он брови. – Я пока ни на чем не горел.
– Да? А почему же я вас сразу раскусила, как вы думаете? Милиция подробно описала мне вашу внешность.
– А, черт!..
– Имейте в виду, вас ищут. Вас и того, который якобы должен Борису десять рублей.
– Не сказали, за что?