…Он долго шел, пытаясь на ощупь под курткой открыть сумочку и вытащить из нее деньги. В первый раз все произошло довольно быстро, и он сумел выбросить сумочку на помойку еще по дороге домой. На этот раз молния никак не поддавалась, и он справился с нею только при свете в комнате. Так он обнаружил пакет с деньгами.
С радостным воплем Пьер подбросил их в воздух, как конфетти. Элизабет молча подобрала деньги, сложила и сунула обратно в пакет. Пьер сказал, что это все ей! Но она отказалась их взять, эти грязные деньги, хватит с нее. Тогда он зажег спичку и поднес ее к одной из купюр. Она набросилась на него с криком, что он сошел с ума.
Теперь она гладила его темноволосую голову, которая покоилась на ее груди, мешая свободно дышать. Во сне рука Пьера расслабилась. Девушке удалось высвободить сначала волосы, потом ноги и выскользнуть наконец из постели. Пьер повернулся на другой бок, не проснувшись. Начало светать.
Сидя на ковре, она долго вглядывалась в его спокойное лицо, которому сон вернул детскую невинность. Это был красивый парень. Ей нравилось прогуливаться с ним рука в руке. Они обращали на себя внимание прохожих, оба затянутые в джинсы… Красив, но безумен. Он вполне мог сжечь билет в 500 франков. Он был способен на все.
Элизабет вспомнила отца, подсчитывающего каждый день выручку, из которой он давал ей одну монету для копилки: помни, надо быть бережливой, Лизи… Она схватила сумочку, вытрясла из нее все содержимое, удивилась чистой расческе — такие всегда казались ей подозрительными, расчесала ею волосы, открыла и закрыла пудреницу, отодвинула, не глядя, бумаги, поиграла молнией, понюхала надушенный платок и подумала: не оставить ли его себе, но Пьер не велел — так, мол, всегда и попадаются, только деньги не пахнут. Она затолкала все в сумочку и, не заперев ее, раскачав на ремешке, выбросила через окно на улицу.
Затем постояла, голая и грустная, у окна, ожидая грузовика с мусорщиками, пока не увидела, как металлические челюсти захватывают то, что им подбрасывают люди в перчатках.
В это утро, вопреки обыкновению, президент Республики опаздывал…
Вместо того чтобы точно в 10 утра войти в зал Совета министров, где члены кабинета ожидали его, стоя за стульями, он появился в 10.17, опираясь на трость, и во время заседания был весьма резок. Располагая в этих стенах прерогативой на иронию, он пользовался ею чаще обычного, не щадя даже своих любимчиков. Одному из них он отказал, несмотря на предварительную согласованность в назначении на пост представленного им кандидата, заявив, что уже имел возможность оценить некомпетентность этого господина на другой должности и что, мол, не считает нужным вознаграждать его за это, вопреки установленному правительством обыкновению.
Реплика: «господин министр юстиции, мы были бы вам весьма признательны, если бы вы следовали тацитовскому лаконизму, как бы затруднительно сие для вас не было», — заставила того вздрогнуть.
Сидя напротив президента, премьер-министр рассеянно следил за короткими руками, терзавшими очки. Когда он вошел к нему в 9.30, тот был спокоен, благожелателен, даже улыбчив. Но все изменилось после того, как секретарь в 10.02 вручила ему записку. Тогда он сказал: «Идите… Я сейчас». Затем премьер-министра весьма заинтриговала записка президента, посланная ему по кругу, где значилось: «Я вас не задерживаю на обед». Другая записка, предназначенная министру внутренних дел, гласила: «Где вы обедаете? Вы можете мне понадобиться».
Премьер-министр проследил взглядом за посланным ответом. В 13 часов президент встал и тотчас вышел своей немного вялой походкой — наследием перенесенного полиемиелита. На людях он обычно не пользовался тростью, которая несколько облегчала ему ходьбу. Однако все знали, что в молодости он победил болезнь, и были небезразличны к такому проявлению мужества.
Премьер-министр и министр внутренних дел расстались, так и не сумев объяснить друг другу, что могло случиться между 10.02 и 10.17 и что так повлияло на распорядок дня президента и его настроение.
Пока на ступенях дворца они отвечали на вопросы журналистов относительно новых мер, предлагаемых для обеспечения безопасности французов, машина марки «рено» без опознавательных знаков, но в сопровождении охраны выехала через ворота на улице Кок и направилась к левому берегу.