Кит А. Пирсон
Шантажистка
Гэмпшир, 1999
1
Равновесие нарушилось. В голове прояснялось все реже, и сознание неумолимо растворялось в густом тумане спутанных мыслей.
Сэр Чарльз Хаксли понимал, что оттягивать больше нельзя. Время не ждет, вспомнилась ему прописная истина. И его в обрез. Это он тоже осознавал.
Ковыляя в кабинет на нетвердых ногах, старик отчаянно старался удержать в уме предстоящую задачу, не давая ей ускользнуть в туман, откуда, его страшило, она могла уже и не вернуться.
Наконец, сэр Чарльз добрался до стола и медленно опустился в кожаное кресло.
Устроившись поудобнее, он позволил себе на мгновение отвлечься и задумчивым взглядом обвел помещение. Обстановка кабинета идеально воссоздавала атмосферу традиционного мужского клуба: стены с деревянной обшивкой, изящная антикварная мебель ручной работы — только дуб, красное дерево и кожа. Слабый аромат винтажного портвейна и сигарного дыма пробудил в старике воспоминания о бессчетных выпивках после ужина, коими он в этой самой комнате наслаждался в обществе сильных мира сего. Славные времена, когда особняк еще был настоящим домом.
Внимание сэра Чарльза переключилось на фотографию в серебряной рамочке на столе. Со снимка на него смотрели два улыбающихся лица — жены и единственного ребенка. Счастливый момент, запечатленный, когда Уильяма еще переполняло детское изумление перед окружающим миром, а здоровье Виктории не пошатнулось. Затуманенный разум попытался вычислить, сколько же с тех пор миновало лет. Кажется, шестнадцать или семнадцать.
Пожалуй, решил сэр Чарльз, точное число роли и не играет. Ведь их обоих нет рядом с ним. Сын три года учился в университете, лишь изредка наведываясь домой, а потом и вовсе покинул Англию, устроившись в благотворительную организацию в каком-то богом забытом уголке Африки. Уильяма он не видел почти три года. Что до Виктории, то ее уже почти десять лет как не стало.
Теперь в одиночестве только и оставалось, что бродить по старому дому в компании воспоминаний. Да и эти совсем скоро его оставят.
Старик глубоко вздохнул, выдвинул ящик стола и достал оттуда пачку веленевой писчей бумаги с его полным титулом и адресом, вытесненными сусалью. Как жаль, что запас этой дорогостоящей бумаги ему уже не пригодится.
Вслед за бланками сэр Чарльз извлек конверт с зернистой черно-белой фотографией и копией свидетельства, а также оловянную шкатулку размером с небольшую книжку. Последнюю ему подарил какой-то престарелый избиратель, из бедняков, и теперь сэр Чарльз намеревался оставить вещицу в наследство Уильяму. Пускай ларчик не представляет совершенно никакой ценности, зато сын наверняка оценит латинскую надпись на крышке. Впрочем, когда он ознакомится с содержимым шкатулки, ему будет уже не до мудрости изречения.
В тысячный раз сэр Чарльз обдумал последствия того, что прямо сейчас собирался сделать, и в тысячный раз убедился в отсутствии выбора.
Он взял вечное перо и начал писать.
Из-под пера на бумагу полились слова. Почерк старика аккуратностью уже не отличался, но все же оставался разборчивым. И хотя физический процесс переноса мыслей на бумагу не вызывал трудностей, выуживать из слабеющего сознания подходящие слова было не так-то просто. Впрочем, будь это единственным испытанием, сэр Чарльз только радовался бы. Увы, с каждой новой строчкой раскаяние и стыд терзали его все сильнее.
Все свершения сэра Чарльза за долгую семидесятидвухлетнюю жизнь на веки вечные окажутся опороченными одним-единственным неприятным инцидентом тринадцатилетней давности. Впрочем, стыдился он отнюдь не происшествия как такового, хотя и безмерно сожалел о нем. Нет, бесчестьем на него легли все последующие годы, за которые ему предоставлялось более чем достаточно возможностей для искупления вины. И все эти возможности он отверг из страха разрушить созданное им с таким великим трудом. В отличие от столь любимого им винтажного портвейна, секрет с годами отнюдь не облагородился.
Но все это уже не имело значения. Благодаря письму отцовские грехи вскорости возлягут на сына. Оставалось лишь надеяться, что Уильям окажется достойнее его и сумеет загладить вину родителя.
На мгновение старик сбился, подыскивая уместное слово для окончания предложения. Безрезультатные раскопки в сознании вылились в отчаяние, и он с силой стиснул авторучку в пальцах и сжал другую руку в кулак. Увы, даже три чувствительных удара по виску не выбили из головы нужного слова. Просто взяло и исчезло. Сэр Чарльз снова поднес перо к бумаге и закончил предложение наиболее удачной заменой, что смог предложить его несчастный разум.