Только на магистрали АЗ великан наконец-то заговаривает:
— Сестра-то в порядке?
— Потрясена, естественно, но в остальном вроде ничего.
— Хорошо.
— Я поговорил с мистером Дэвисом. Он приглашает меня к себе на обед, через пару деньков.
— Счастливое воссоединение семьи, да?
— Судить рано, но, надеюсь, да. Он и тебя приглашает.
— Я занят.
— Да ладно тебе, Клемент. Мистер Дэвис очень хорошо о тебе отзывался и просто хочет отблагодарить тебя.
— Не стоит.
— И тебя ничто не убедит?
— Не-а.
— Но…
— Оставь, Билл.
Разговор обрывается, и я выжидаю минут десять, прежде чем пытаюсь зайти с другой стороны.
— Уже решил, чем займешься?
— Типа того.
— Могу я поинтересоваться, чем?
— Поинтересоваться можешь.
— Вот спасибо! Ну так и что будешь делать?
— Ждать.
— Чего ждать?
— Следующего человека, которому потребуется моя помощь, и следующей возможности вернуться.
— Куда вернуться?
— На свое место.
— И где же оно?
— Точно не знаю. Но не здесь и не сейчас.
37
Бывший премьер-министр Великобритании Гарольд Уилсон как-то заметил: «Неделя в политике — срок значительный».
Можно смело утверждать, что минувшая неделя для меня тоже оказалась значительным сроком — как в политике, так и в остальном.
Рассеянное сияние заходящего солнца за окном моего кабинета — весьма подобающий аккомпанемент завершению карьеры. Бросаю взгляд на часы и задумываюсь о последних минутах за своим рабочим столом в Вестминстерском дворце. Впервые за десятилетие мне не нужно никому звонить, не нужно никуда спешить и не нужно принимать никаких решений. Строго говоря, с прошлой среды я оставался депутатом парламента лишь номинально. Именно в тот день я подал заявление об отставке и наивно полагал, что спокойно досижу до конца уведомительного срока. Не тут-то было.
Вопреки неоспоримым доказательствам моей невиновности, пресса продолжала проявлять ко мне настойчивый интерес. Потому-то мудрое руководство партии и приняло решение немедленно отправить меня в оплачиваемый отпуск перед увольнением. Так что явился я на рабочее место лишь чтобы освободить стол да попрощаться с немногими коллегами. И по завершении этих дел настает время распрощаться и с самим Вестминстером.
И я чувствую себя счастливым, правда. Потому что впервые за десятилетие у меня есть ощущение цели.
В прошлый четверг я ездил в Суррей пообедать с Габриэллой и мистером Дэвисом — или Кеном, как он теперь настаивает, чтобы я его называл. К моему удивлению, его изначальная рекомендация не уведомлять Габриэллу о моем родстве даже не вспоминалась. По завершении десерта разговор зашел обо мне, и Кен тактично сообщил дочери, что я прихожусь ей братом.
Даже не знаю, придумал ли он правдоподобное объяснение моего отсутствия все эти годы. В любом случае этого не понадобилось, поскольку моя вновь обретенная сестра была слишком взволнована, чтобы задаться вопросом, где я пропадал всю ее жизнь. Да и вообще, в первую очередь ее озаботила моя автоматическая задолженность ей подарков на целых тридцать дней рождения. Прения по данному вопросу завершились моим безоговорочным поражением, чему я был только рад и пообещал сестре исключительный подарок на следующий ее праздник.
В «Доме у ручья» я пробыл до вечера. Да я мог бы провести там хоть целую неделю! Габриэлла, уверен, лишь шутила о недоставшихся подарках, но даже полный их комплект из тридцати наименований померк бы по сравнению с тем единственным подарком, что в тот день получил я. Как бы ни глупо это звучало — как-никак, Габриэллу я еще едва знаю, — но я ощутил связь, доселе мне совершенно неведомую. Пускай Кен и приходится ей отцом, но ведь общие гены не скроешь.
Также я прошел краткий курс по болезни Габриэллы, начавшийся со строгого внушения за определение синдрома Дауна как болезни. На самом деле это лишь состояние, как верно исправила меня Габриэлла, причем состояние, совершенно не накладывающее на нее каких-либо ограничений. Сначала сестра коротко и ясно донесла до меня, что прежде всего она самостоятельная женщина, лишь по стечению обстоятельств имеющая синдром Дауна. А уж во время ее подробного описания своей жизни я не мог не заметить гордости в глазах Кена. Всего лишь за несколько часов я осознал, что недавний образ напуганной миниатюрной женщины совершенно не отражает истинный характер моей сестры. И тот факт, что она столь быстро отошла от потрясения, как раз и объясняется ее силой и положительным настроем.