Забавно, но рутина воспринимается совсем иначе, когда знаешь, что она не повторится ни завтра, ни вообще никогда. Я неспешно бреду по промозглым улицам Лондона и словно в первый раз рассматриваю окружающую архитектуру и спешащих мимо прохожих. Лица юных красоток по-прежнему юны и по-прежнему красивы, но теперь я вижу их по-другому. Достаточно взглянуть повнимательнее, и за симпатичными личиками открываются все те же комплексы, те же страхи и те же раны, что и у всех прочих. И я уже не завидую их красоте и молодости, потому что теперь понимаю, что это не определяет ни их, ни отведенного им времени на земле.
В нашей замечательной стране проживает шестьдесят пять миллионов человек, и каждый из нас способен привнести в мир красоту. Равно как, увы, и уродство. За прошедшие две недели я вдоволь нагляделся и того, и другого.
Благодаря неспешному темпу я добираюсь до «Фицджеральда» как раз к половине шестого. Народу сегодня более обычного, поскольку Фрэнк, похоже, согнал всех завсегдатаев. Мое прибытие приветствуется радостными возгласами и десятками улыбок. Даже выпивоха Стивен в кои-то веки еще держится на ногах.
Подобный прием не может не радовать сердце и являет собой разительный контраст с несколькими электронными посланиями и небрежными рукопожатиями бывших вестминстерских коллег.
По пути к стойке я удостаиваюсь бесчисленных хлопков по спине. За прошедшие десять лет я так или иначе общался со всеми собравшимися, однако не могу похвастаться, что знаю их хорошо. Что ж, виноват в этом только я один. И все же мне очень приятно видеть, что все эти люди пришли попрощаться со мной. Я громогласно заказываю выпивку для всех присутствующих, и стены паба содрогаются от всеобщего ликования. Затем прошу Фрэнка открыть счет. Несомненно, кредитка существенно пострадает, но меня это совершенно не волнует.
Итак, музыкальный автомат запущен, напитки льются рекой, и я оглядываю зал в поисках человека, которого по-настоящему надеялся здесь увидеть. Безрезультатно, и я обращаюсь к Фрэнку за стойкой:
— Клемента не видел?
— Ох, прости, дружище. Собирался позвонить тебе и предупредить, да замотался. Он решил переехать.
— Что? Когда это он решил?
— Да в обед заходил попрощаться.
— И куда он уехал?
— Толком и не объяснил. Сказал только, что хочет быть поближе к дому.
— Поближе к дому? Я-то думал, что он родился и вырос в Лондоне.
— Я тоже так считал, но ты же его знаешь. Наш Клемент — сущая загадка.
— Эх, жалко-то как…
— Но он кое-что оставил тебе.
— Правда?
— Ага. Вроде Джини отдал. Погоди секунду, схожу заберу.
Если вдуматься, «жалко» совершенно не отражает моих чувств по поводу отсутствия Клемента. Ведь именно в этом пабе я с ним и познакомился, и мне так хотелось бы замкнуть круг. Пожалуй, больше это говорит о моей жизни, нежели его, но теперь я понимаю, что великан был одним из весьма немногих людей, на кого я действительно мог положиться. И если бы не его прагматизм и твердая решимость, этим вечером, скорее всего, я бы напивался совсем по другому поводу.
Вот только чувства эти явно не взаимные, и это очень ранит.
— Вот. — Фрэнк протягивает мне небольшой плоский пакет в оберточной бумаге.
Кладу его на стойку и с надеждой спрашиваю:
— Он просил передать что-нибудь на словах?
— Нет.
Отдираю полоску скотча на обертке и срываю бумагу. Моим глазам предстает нечто, смахивающее на оборотную сторону фоторамки. Я с любопытством переворачиваю вещицу. Это действительно черно-белый снимок, аккуратно вставленный в деревянную рамку.
На нем запечатлен ряд стоящих плечом к плечу шестерых мужчин в костюмах, и все как один поднимают бокалы. Через несколько секунд мне становится понятно, почему Клемент взял на себя труд поместить фотографию в рамку. Стоящий по центру мужчина поразительно напоминает моего отца, в возрасте сорока с небольшим. Но ошеломляет меня не только вид отца, но и место, где было сделано фото.
— Фрэнк, можно тебя на секундочку? — окликаю я через стойку.
Бармен неспешно подходит, и я демонстрирую ему снимок.
— Никогда не видел этой фотографии, — удивляется он.
— Но ее же явно сделали здесь?
Фрэнк внимательно рассматривает снимок.
— Ну да, вон, даже музыкальный автомат стоит.
Я указываю на мужчину в центре.
— Думаю, это мой отец.
— Вот как?
— Да, и чем больше смотрю, тем больше уверен. Пожалуй, здесь ему сорок с небольшим, так что снимок сделан где-то в начале семидесятых.
Бармен снова смотрит на фотографию.