— Очнулся я в доме местного лютеранского священника. Меня одолевал жар, я бредил. Но благодаря молитве пастора и настойкам местной травницы болезнь оставила меня, и я стал выздоравливать. Тут-то и навалились мысли, как жить дальше. Можно было добраться до Кронштадта и обратиться к морякам. Была большая надежда, что они меня поддержат и удастся с помощью пушек флота захватить столицу. Или добраться до моих голштинских родственников и с их помощью убедить всю венценосную Европу что я жив. Возможно даже, вернуться на трон. Но что потом? Трястись в страхе, что тебя опять при удобном случае свергнут или отравят?
— Сомнений добавил и священник. Из моего болезненного бреда он понял, кто перед ним. Но не мог понять, что я тут делаю, поскольку новости до этого острова доходят с большой задержкой. А когда до пастора дошли слухи о дворцовом перевороте в России, то он послал рыбаков в Гельсингфорс за шведской прессой и в Ригу — за русской. Так мне в руки попал номер «Ведомостей» с текстом манифеста Екатерины о восшествии на престол. Из него я с удивлением узнал, что я покушался на православную церковь и упустил победу, заключив мир с врагом. Жене моей пели панегирики и слагали оды. Я был потрясен.
— И тогда пастор сказал мне: «Сын мой, ты совершенно не знаешь народа, которым взялся править. Господь даровал тебе шанс окунуться в мир простых людей. Не пренебрегай им». И я так и сделал. Но сначала я воплотил свою детскую мечту и вступил в армию короля Фридриха, где и прослужил пять лет. Потом год попутешествовал по Европе, общаясь с учеными и механиками. В шестьдесят восьмом вернулся в Россию. И контраст между Европой и Россией поразил меня. Каждый прожитый в России год переполнял меня болью, и в конце концов я решил, что нельзя больше это терпеть. Дальше вы знаете.
За столом повисла тишина. Собеседники переваривали сказанное, прикидывая, что в моей легенде правда, а что откровенная ложь. Я не мешал им, отдав должное еде.
— Именно так и будет написано в учебниках, ваше величество?
Первой прокрутила информацию Наталья-Августа. Я улыбнулся.
— И энциклопедиях, — кивнул я.
— И даже намека на правду о вашей истинной личности не сделаете? — с просительными интонациями произнесла принцесса. Волков аж отшатнулся, и его взгляд забегал от меня к принцессе.
— Наталья Алексеевна, не забывайтесь!
— Но тут же все свои, — продолжала ныть она.
Я скептично посмотрел на Волкова, потом на Куракину. Августа вздохнула. Моя загадка ее явно мучила.
— Не советую проявлять свое любопытство в этом направлении, Августа. Вы сегодня наблюдали, как я за это наказываю.
— Вы слишком добрый, чтобы меня напугать, — заявила принцесса.
У Агаты и Волкова глаза округлились от такого заявления. Да и я опешил от такого вывода.
— С чего вы решили?
— Ваша машина казнит мгновенно, не причиняя напрасных мучений, неизбежных при работе палачей, — начала она загибать пальчики. — Преднамеренно мучить приговоренных вы тоже не захотели. Ну, я говорю про колесование, четвертование и прочее. Вывешивать трупы в клетках вдоль дорог, как это делают, например, в Англии, вам даже в голову не пришло.
Меня даже передернуло от этих милых европейских обычаев. Августа меж тем продолжала:
— Кроме того, за сомнения насчет вашей личности арестовано было больше тысячи человек, а казнено только полторы сотни. Значит, вы не настолько жестоки, насколько хотите показаться. И меня не накажете.
Я нахмурился, но Августа тут же вставила ремарку:
— Разумеется, я буду держать язык за зубами на людях. Обещаю, государь. Все будет строго между нами.
Вот ведь стервочка. Надо уйти от этой темы.
— Давайте я вас лучше развлеку песней на немецком языке. Причем моего собственного сочинения.
Барышни округлили глаза и энергично закивали. Как бы они ни относились к моему самозванству, стихи, которые я выдавал за свои, несомненно, заслужили у них любовь и уважение.
— Агата, я надеюсь на ваши выдающиеся музыкальные таланты и попрошу вас слушать особенно внимательно. Вам придется подобрать на слух ноты к той мелодии, которая сейчас существует только в моей голове.
Агата кивнула в знак готовности. Я поднялся из-за стола. Встал в центре свободного пространства залы и с чувством запел:
Гимн этот я знал отлично. Изучение немецкого для меня шло через поэзию и песни, а уж гимн среди них был на первом месте. Так что никаких проблем его воспроизвести для меня не было. А Гайдн и Гофман, ежели родятся, сочинят что-нибудь другое.