Башкир покаянно склонил голову.
— Ладно. Прощаю, — буркнул я, разворачивая послание и поворачиваясь к свету.
Послание сообщало, что скончался от апоплексического удара епископ Ростовский и Ярославский Афанасий. Тот самый, которому Салават рот затыкал. Далее в записке Платон сообщал, что с Вениамином они общий язык нашли. Оба являлись главными кандидатами в Патриархи и оба агитировали друг за друга, являя образец смиренности. Но есть уже договорённость, что в ответственный момент Вениамин за Платона выступит. Таковой момент должен случиться завтра.
Насчет преодоления раскола подвижки значительные. Верхушка РПЦ готова на компромисс. Но в среде раскольнических вождей силен фанатизм. И по их вине умеренные и благоразумные вожди не могут договориться с официальной церковью. Платон сообщал, что две свободных епископских кафедры — Нижегородскую и только что освободившуюся Ростовскую — уже пообещал «нужным людям на той стороне» и ждет их решительных действий.
Я покачал головой. Бурные у них там дебаты, однако.
Грановитую палату в авральном темпе готовили ко дню моей коронации. Мастера-иконописцы и иные живописцы, которых собрали по всей Москве, Владимиру, Ярославлю, по всем монастырям и церквам, обещали клятвенно, что успеют восстановить росписи. Благо что они не погибли под побелкой Петровских времен. Так что теперь палата была изнутри в строительных лесах, на каждом квадратике которых ютились мастера и подмастерья. Поэтому военный совет собрали в золотой «царицыной» палате Кремлёвского дворца.
На совете как обычно присутствовали Подуров, Перфильев, Овчинников, Крылов, Соколов-Хлопуша и Шешковский. Вместо Мясникова был Савельев, осваивающийся в непривычной для себя роли крупного начальника. Из Мурома наконец подтянулись Ефимовский и Максимов. Последний, как выяснилось по каналам моих тайников, просто саботировал как мог приезд в Москву, тяготясь ролью министра здравоохранения. Жаль, но придется искать более амбициозного человека. Но тут уж у каждого свой предел некомпетентности.
Ефимовский же бесконечно порадовал. Он мало того что сформировал в Муроме четыре новых полка из новобранцев, пленных и выздоравливающих, мало того что сумел завербовать часть офицерского корпуса из разбитых полков Орлова, так еще и Баташевых использовал по максимуму. Они ему нарезали почти все наличные мушкеты. Жаль только, что хватило их всего на два полка.
Из новых лиц на совете были Жолкевский, Куропаткин и Шванвич. Все трое получили чин бригадиров и участвовали в негласном соревновании между собой, поскольку тащили всю работу по превращению вчерашних крестьян в мало-мальски годных солдат. У каждого был свой лагерь. У Жолкевского в Мытищах, у Крылова в усадьбе Разумовского в Петровском, у Шванвича в Татаровке.
В общем, мой военный совет представлял из себя достаточно сплоченный коллектив единомышленников. Но один человек на совете был как белая ворона в стае. Это был Александр Владимирович Суворов. Да-да. Собственной персоной. Решение это было моё, и оно шло вразрез со мнением всех без исключения присутствующих, в том числе и с мнением самого Суворова. Но я чувствовал, что к этому генералу нужен именно такой подход. Доверие. Уважение. И интрига.
Я оглядел собравшихся и начал:
— Всем вам уже наверняка известно, что силы Румянцева наконец выдвинулись в поход и к тому же получили сильного союзника. Помимо этого, враг нанес отвлекающие удары как с севера, так и юга. Мы сейчас должны грамотно распорядиться своими силами. И для этого должны их оценить.
Я оглядел лица моих людей, внимательно слушающих меня.
— Благодаря усилиям ведомства господина Новикова и организационной работе канцлера, — я коротко поклонился Перфильеву, — мы имеем около восьмидесяти тысяч новобранцев. Более-менее обученных солдат, как из старой армии, так и обстрелянных добровольцев, у нас примерно сорок тысяч. По численности пехоты мы значительно превосходим силы Румянцева. У него, насколько нам известно, под рукой сорок пехотных полков. То есть около пятидесяти тысяч пехоты. Но качество этой пехоты, разумеется, гораздо выше, чем у нас. Спора нет.
Я вздохнул и покосился на ехидно ухмыляющегося Суворова.
— По кавалерии у нас тоже перевес. Все запорожские и донские полки либо перешли на нашу сторону, либо дезертировали. Так сказать, заняли нейтральную позицию. Но тем не менее у Румянцева осталось семнадцать регулярных конных полков. Из них девять тяжёлых. В сумме около пятнадцати тысяч. У нас же из тяжелых полков только Уразовский и новый Окский кирасирский. Спасибо Николаю Арнольдовичу. Грамотно использовал трофеи муромского побоища. Жалую тебя чином бригадира по совокупности заслуг.