– Обойдемся и без шарлатанских трюков. Чтобы истолковать послание, много ума не требуется, это по силам даже мне, скромному прислужнику твоего величия, – пробурчал задетый за живое Гобрий. Что и говорить, он и был некогда зачинщиком массовых казней персидских магов, но, Мардук да засвидетельствует его слова, никогда не видел в их фокусах ни малейшего проку. – Я думаю, смысл этих знаков таков: заройся в землю, как мышь, улетай прочь с поспешностью птицы или скройся в болота, как лягушка, иначе стрелы моих воинов истребят всех персов, до последнего обозного раба.
– Значит, мы выйдем на битву завтра же, и пусть над моим шатром поднимут двойной стяг Ахеменидов, – постановил Гистасп, все еще подбрасывая камень на ладони, не в силах отвести глаз от его удивительных чудес. И грядущее сражение, и даже воинственные, довольные вопли приближенных сейчас не вызвали в нем никаких ответных чувств. Дарий желал наслаждаться новой игрушкой и сейчас думал лишь о том, как лучше и надежней вставить ее в оправу и прикрепить к своей царской шапке. И непременно сегодня же. Он желает носить на своем челе такую красоту, достойную только его, царя царей. Даже смердящий конским потом здешний хакан это понял и отправил в дар то, что недостоин носить сам.
А на следующий день боевые пехотные порядки и конница вышли в степь. И хакан Иданфирс выстроил свое воинство ровно напротив врага в одном полете стрелы. С обеих сторон уже неслись подначивающие крики, порой и грубые оскорбления, битва вот-вот должна была грянуть во всем ее кровавом вое копий и стрел и блеске мечей.
Арпоксай стоял поодаль на правом крыле, последний в ряду своих конников, отборных воинов, имевших по десятку, а то и по более, человеческих кож на древках тяжелых копий. Его отряд и должен был стать замыкающим, что отсечет всадников Дария от основного войска – в случае если персы слишком скоро придут в себя и начнут преследование.
В рядах врага уже загремел барабан, значит, сейчас и дан будет сигнал к атаке. И Арпоксай понял, что пора. Он развязал мешок, в котором сидел – нет, вовсе теперь не нагловатый Тох, а серый степной заяц, на рассвете пойманный им в силки. Вспомнив тайные волхвовские наречения, Арпоксай погладил зайца между ушами, при этом шепча ему по секрету. Потом резко выбросил зайца из седла вдоль линии конников, на межу посреди двух замерших в готовности армий, и заяц бросился бежать ровными, гладкими скачками по ничейной пока земле. И тут, словно черное облако саранчи, с гиканьем и свирепыми воплями, скифское войско бросилось за быстроногим зверьком. Все пока шло так, как и было задумано. В рядах противника хорошо были видны замешательство от непонимания маневра и явное недоверие: уж не обманывают ли персов их собственные глаза? Скифы тем временем уходили прочь по степи. Немедленно разделившись надвое, теперь уж парные отряды мчались в разные стороны, расходясь острым углом. И когда облако душной степной пыли почти готово было рассеяться вдали, враг одумался и бросился в погоню. Нестройной оравой, сыпя проклятиями и стрелами вдогонку. Для царя царей это ведь неслыханное унижение и бесчестие – что дикие кочевники так явно выразили ему свое пренебрежение, предпочтя честной битве ловлю какой-то презренной длинноухой твари. И Дарий кинулся догонять. Тут-то наперерез и выскочил отряд Арпоксая. Лишенная в спешке здравого смысла и единой командирской власти, персидская конница в безумстве своего гнева понеслась за тяжелой скифской кавалерией. Арпоксаю того и надо было – тем временем из степи уводили обозы с женщинами и припасами, пока персы сбивали копыта своих лошадей в бесплодной гонке. А Дарий, словно помраченный в разуме, гнал и гнал преследование вперед. Пока не понял, что гонит впереди себя лишь степной ветер.
Когда уже светозарный Тойтосир-Аполлон, устав от дневных трудов, готовился удалиться на покой в вечный океан, Арпоксай со своим отрядом нагнал в степи царское войско. Довольный, подъехал он к походному царскому шатру, передал дежурному стражу меч, лук и кинжал и вступил в пределы царского покоя, гордый честно исполненным делом и в предвкушении награды. Место первого жреца бога Арея и ближнего советника Иданфирса, не меньше, – вот что наверняка ожидает его за верную службу.
В шатре, помимо самого хакана, были только его брат Таксакис, старый слуга Агар и личный телохранитель, огромный, как погребальный царский курган, чуть глуповатый Савл. Но, видимо, церемонии торжества еще впереди, а теперь хакан, в знак особого отличия, желает сказать ему несколько слов наедине. Так и вышло. Иданфирс произнес все подобающие благодарственные речи и, прежде чем обозначить награду, спросил:
– Скажи мне еще одну только вещь. Не в силах ли будет Гистасп неведомым нам образом отвести проклятие камня? Можешь не скрывать от нас правду, ибо какова бы она ни была, для нас верный наш слуга Арпоксай навсегда останется мудрейшим среди мудрых.
– Он не сможет, мой хакан. Никто не сможет, кроме меня, даже если и узнает секрет. Но и секретом и властью над проклятием камня до истечения сроков его исполнения владею только я один. И уж поверь мне, мой хакан, я никак не собираюсь избавлять Дария от уготованной ему участи. – И Арпоксай позволил себе рассмеяться, чтобы подчеркнуть удачную шутку.
Иданфирс засмеялся тоже:
– Тебе это и не удастся, мой верный старый воин, на это есть и моя воля.
Хакан коротко взмахнул рукой. И тут же в горло Арпоксая вонзился свистящий в полете кинжал – телохранитель Савл прекрасно и без колебаний исполнил свою работу.
– Верность мертвых – наилучшая в этом мире, потому что ненарушима. Постарайся же, мой Арпоксай, сохранить ее и в мире ином и не таи обиду, – произнес Иданфирс, обращаясь уже к безмолвному трупу бывшего своего слуги. – Мне не нужен твой секрет, и пусть он останется навек непроизнесенным. Неси его и дальше, в царство другого владыки – Аида, и делай это с достоинством, как поступал при жизни. И пусть Апи пребудет твоей заступницей.
Глава 5
Визит с «пиковым интересом»
Однако на другой день Базанов не смог исполнить данного себе обещания прояснить дело с письмом и перевод археолога Забелина с «глупого» документа весьма древней эпохи положил до поры в рабочий стол. Чтоб был под рукой, да и не хотелось Андрею Николаевичу хранить письмо в доме, вместе с остальным княжеским архивом. К которому, надо сказать, он так и не прикоснулся – настолько тревожно и как-то даже боязно сделалось у него на сердце после вскрытия и прочтения фельдъегерского пакета. А важный, относительно конечно, человек перенес встречу. И немыслимо было его торопить, ведь не станешь же посвящать занятого и ответственного чиновника в суть почти смехотворных и пока ничем не доказанных опасений, да и в будущем вряд ли стоило это делать. Поэтому встреча по необходимости определена была носить как бы косвенный характер. Базанов состряпал и правдоподобную легенду, зачем ему вдруг понадобился случайный и неблизкий знакомец; к тому же услуга, некогда оказанная Андреем Николаевичем важному человеку, скорее выходила пустяшного свойства. И как же Базанов корил и проклинал себя после, когда каждый день уже шел в счет, за то, что не настоял на обязательности встречи.
Как уже говорилось однажды, Андрей Николаевич имел мировоззрение, более близкое к научному, и склонен был допускать в реальном мире лишь материальные, проверяемые в практическом опыте причины. Церковь и связанные с нею чудеса и легенды Базанов полагал не лишним, но вовсе не обязательным атрибутом морального облика отдельно взятого общественного устроения, то есть видел в религиозном культе и его отправлениях только вспомогательный механизм нравственного совершенствования. Но не более. А мифы о сказочных воскрешениях, шествиях по водам, исцелениях калек готов был признать за красочные и образные аллегории, долженствующие демонстрировать людям темным прописные истины.
И как то и случается непременно и всегда именно с закоренелыми скептиками, живущими исключительно в мире научных, эмпирических представлений, первое же столкновение его не подготовленного к вторжению сознания с иррациональными силами привело Базанова в смущение и беспокойство и породило нечто похожее на страх беспомощности. Он вступил на территорию, существование которой отрицал и опыта передвижения по ней не имел совершенно. Андрей Николаевич, в отличие от большинства своих современников, претендовавших на звание интеллектуалов, не вдохнул с воздухом идеологической свободы даже и грамма интереса к потусторонним и оккультным исследованиям, кои Базанов почитал абсолютно вредными и антинаучными. Он и гороскопов не читал, и на картах пасьянсов не раскладывал, и даже потешался над бедным Мухой, верившим в наличие у человека энергетического, астрального биополя. За что и поплатился. И у Базанова теперь не оставалось никакого иного выхода из психологического тупика, кроме как начать собственное расследование относительно «глупого письма» и тем самым снять с себя овладевший им внезапно страх и доказать на деле, что черта не существует и святая вода – суть лишь примитивное Н2О. Безудержный ужас, накативший на Андрея Николаевича прошедшим вечером под впечатлением от письма Забелина, наутро вызвал угрызения совести и натуральный стыд, и даже выпитая почти залпом жалкая бутылка вина ничуть его не оправдывала. Тем более что страх никуда не ушел, а как бы затаился в нем до поры. Состояние это было неприятным до крайности, и Базанов ближе к концу рабочего дня решительно снял трубку и вызвал к аппарату своего ответственного должника. Впрочем, дело свое он обставил нужным образом и, повздыхав над бюджетом, отважился раскошелиться. Должник слыл падким до халявы и кулинарных удовольствий эпикурейцем, и Базанов пригласил его для верности в ресторанчик неподалеку, может, не самый дорогой, зато вкусный и солидный, часто посещаемый чиновниками средней руки все того же финансового министерства. Заведение прозывалось «У Хоттабыча» и имело соответственно несколько восточный колорит. Встреча была назначена на завтрашний вечер.