Вернувшись на квартиру, несмотря на позднее время, Базанов кинулся к телефонному аппарату. И даже гневное гавканье бассета, желавшего экстренно выбраться на природу для исполнения своих фекальных дел, не возымело на Андрея Николаевича никакого действия. Дизраэли придется подождать, и ну его, когда такое творится. Муха был уж конечно дома, по будним дням, он как хороший работник подружек не навещал и вообще старался не огорчать свою старенькую мать поздними возвращениями. И Базанов в очередной раз возрадовался, что вот выпал ему на удачу такой единственный друг, второй сапог в паре и закоренелый холостяк, и что Муху разбуди пусть и глухой ночью, но если надо, и особенно от смерти, отказа не выйдет ни в чем. Вот и сейчас: услышал его вязкий, чуть гнусавый баритончик – и сразу стало легче.
– Ты чего трезвонишь, окаянный бурят? – совсем неласково осведомился Муха, впрочем, так он разговаривал всегда, обзывая Базанова не вполне понятными и объяснимыми именами. То ли грубовато-приветливого, то ли оскорбительного характера.
– Чтоб тебя мухи засидели! – скаламбурил Базанов, не желая оставаться в долгу. – Помнишь, к тебе священник ходил? Ну тот, по лотерейным делам…
– И не священник вовсе, а архиерей преподобный, отец Сосипатий. Из ведомства внешних церковных связей, от митрополита Мефодия. Эх, ты! Темнота лапотная! А зачем он тебе? – тут же с подвохом заинтересовался Муха. – Грехи отмолить или на путь истинный наставить?
– Да так, ни за чем, – уклончиво ответил Базанов. Посвящать Муху в суть своих терзаний и смущений ему пока не хотелось, да и отчего-то казалось, что выйдет это излишним и нечестным. – Просто копался в бумагах, в тех, что достались от Крымовой, и нашел любопытный оборот.
– Ну-ка, ну-ка! – тут же заинтересовался Муха, он и сам был вроде как коллекционером, только больше по иконам и всяческой народной старине. – Может, я знаю. Чего попусту занятых людей дергать, к тому же духовного звания.
– Может, и знаешь, я разве спорю, – миролюбиво согласился Базанов, отлично понимая, что, если начнет язвить, Муха назло станет тянуть с ответом и препираться. – Тут вот сказано: «Печать и дар Святаго Духа!» – Базанов сделал вид, что читает по невидимой рукописи. – К чему бы это?
– Вот уж ты хорек! А еще нумизмат называется! Ты хоть книжки иногда открываешь? – с гордым превосходством немедленно отозвался Муха. Ответ он явно знал и теперь наслаждался минутой. – Это же традиционная старинная форма, произносимая при помазании на царство. Еще с тех времен, когда венчали не короной, а шапкой. Ну той, что якобы от Мономаха осталась… Эй-эй, что там у тебя происходит?!
А Базанов выронил переносную трубку из ослабевшей вдруг руки, схватился за горло. Что-то леденящее и скользко-противное тотчас восстало внутри него, и Андрей Николаевич едва сумел добежать до раковины в ванной. Его вырвало. Спустя минуту он вернулся к телефону. Весь в поту и с очумевшей головой. Муха все еще преданно висел на проводе.
– Прости. Тут Дизраэли стошнило на ковер. Если сразу не убрать, сам понимаешь…
– Тьфу ты! И непременно тебе нужно пересказать! Я, может, бутерброд съесть намеревался, а теперь из-за тебя не хочу. Я думал, тебе, кулеме, на башку полка кастрюльная свалилась.
– Да все в порядке, – успокоил друга Базанов, хотя от порядка как раз было космически далеко. – Благодарствую за помощь и иди, ешь свой бутерброд. Ты сам хорек, и завтра увидимся.
Муха отключился, и Базанов смог тихо сесть на пол в углу. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день, и сало с припеком, и танец с саблями во время чумы. И что теперь делать? И куда идти?.. А идти надо смотреть на шапку – вдруг с ясностью психопата постановил для себя Базанов. Чем это могло помочь, было не до конца понятно. Но начинать следовало от самого источника незаслуженно свалившейся на него бедоносной заботы, а никак не с конца, то есть со следствий, от сего источника происходящих.
На следующий день, в законный свой обеденный перерыв, Андрей Николаевич и потащился в Оружейную палату, благо было недалеко. Купил билет на экскурсию. В кармане его лежал сделанный им от руки список с «глупого письма» для сверки на всякий случай. От группы разевающих рот туристов он тихо и скоро отстал и прямиком отправился к стеклянной витрине с шапкой.
Долго смотрел, пытаясь охватить всеми доступными силами своего ума, как эта красивая и древняя вещь вообще может служить запредельным и сверхъестественным источником беды. Замечательный старинный раритет, сокровище нации, символ ушедшего царства и сменившей его империи, удивительный в своей уникальности и темный в происхождении. Но допустим, все же может. Допустим. И не за тем он пришел, чтобы пялить глаза и глупо вопрошать себя, как это да зачем. И за который грех он, Андрей Николаевич, человек случайный, оказался впутанным во всю эту зловещую паутину невероятных и сомнительных событий, открывшихся ему вдруг в обычном коричневом конверте.
Он потихоньку достал из внутреннего кармана пиджака листок и стал проверять. Так. Значит, пластин на шапке ровно восемь. Кто бы сомневался, так и есть. И только на одной из них кайма из глаголей развернута влево. Ага, на этой – углы орнамента идут вправо, на следующей тоже. А на противоположной, боковой? Влево. Базанов походил еще кругами, осмотрел шапку со всех сторон, хоть и с усилием. Из-за охранительной витрины видно было плохо, но с натугой и с угрозой свернуть себе шею Базанов исследовал всю кайму. Глаголи, развернутые влево, именно что присутствовали лишь на одной золотой пластине. И тут от дальнейших изысканий его отвлек интеллигентно-суховатый голос:
– Молодой человек, вы отстали от группы?
Базанов вздрогнул от неожиданности, обернулся. Подле него стояла худая пожилая женщина, вместо средневековых доспехов облаченная в мощные, толстенные очки в псевдороговой оправе, и грозно таращилась на заблудшего экскурасанта из-за стекол. Андрей Николаевич немедленно включил все свое братское чиновничье обаяние: