Микола посмотрел на него мутными глазами и, заикаясь, спросил:
— Кт-то т-ты т-такой?
— Это я, Сашка. Домой, говорю, надо ехать.
— Как ты со мной разговариваешь? — Микола стукнул по столу кулаком. — Да ты знаешь, что я на гражданской воевал? А ты, молокосос, ты ничего не видел. Да я… Я никого не боюсь. Любой тронь меня — сразу зубы выбью! Понял?
Сидевшая за соседним столиком женщина повернулась в его сторону и в сердцах сплюнула:
— В шею такого вытолкать отсюда. Люди работают, а он с утра нализался.
Микола посмотрел на нее через плечо:
— А ты знаешь, что я на гражданской видел?
— Шиш ты видел! Знаем мы таких дармоедов, — сказала женщина и встала из-за стола.
— Пойдем, дед Микола, пойдем! — говорил Сашка и тянул его за руку к двери.
Микола едва доплелся до лошади, растянулся на телеге и захрапел. Лошадью пришлось править Сашке.
Всю дорогу, не переставая, Олешиха ругала Миколу:
— Ишь налакался, ноги не держат. Штаны с него снять да плеткой, плеткой, чтобы сидеть не мог! Тогда бы небось забыл, как водка пахнет. Вот еще напасть, связалась я с ним: разболтает, не дай бог, по пьянке про крестины…
— Тетка Паладь, а зачем ребят крестят? — повернувшись к Олешихе, спросил Сашка.
— Не нам о том понимать, кум, — ответила Олешиха. — Один бог про то знает. Теперь я тебе кума, а ты мне кум.
— Почему кум?
— Раз ребенка принял, значит — кум. Вот почему. Наша Варя тебе тоже кумой доводится.
Сашке это показалось чудно.
— Разве бог есть?
— Есть, есть, кум, — поспешно ответила Олешиха.
— Почему же никто не видел его?
— Не дано никому его узреть. Он только святым является.
— А тот поп, что Костика крестил, тоже святой отец?
— Как же, кум, святой. Все говорят, хороший священник.
Поближе к Шумкову Олешиха растолкала Миколу. Тот раскрыл глаза, помотал головой, как лошадь на водопое, и, оглянувшись вокруг, удивился:
— Когда ж мы успели домой приехать, а? Почему мне не сказались?
— Скажи спасибо, что тебя, пьяницу, под столом не оставили, — добродушно ответила Олешиха, как будто и не ругала его совсем недавно на чем свет стоит. — Ладно, Микола Саввич, проспался и слава богу. Получил в больнице справку?.
— Не дали. Здоров, говорят, — вздохнул Микола. — Не понимают врачи моей болезни…
— Вот что, Микола Саввич, — прервала его Олешиха, — мы про то, как ты в Черемкове лечился, никому не скажем, и ты про крестины — молчок. Чтобы ни одна душа не узнала.
— Что я, не понимаю, что ли, Паладь, — ответил Микола. — Уж я ни полслова никому. Сам понимаю. Будь покойна.
Как ни хотела Олешиха скрыть свою поездку в Черемково, назавтра уже вся деревня узнала, что она возила Вариного приемыша в церковь крестить. Утром к Миколе Медвежатнику пришел бригадир Семен Кустов.
— Микола Саввич, сегодня ты пойдешь молотить, — сказал он.
Но Миколе страсть как не хотелось выходить на работу, и он сказал, что заболел: мол, у него болит голова.
— Как лошадь тебе нужна, так давай, а как работать, так тебя нету. Надо будет поговорить о тебе на бригадном собрании.
— Ты меня лошадью не укоряй, — возразил Микола. — Я первым в колхоз записался. А вчера лошадь брал не для себя. Тетку Паладь с мальчишкой в село возил.
— Мальчик заболел? Чего же она сама мне ничего не сказала?
— Да не в больницу, в церковь, — пояснил Микола и ворчливо добавил: — Вот оно как получается: людям хорошее делаешь, а потом самому же хуже бывает. Давай собирай собрание, перед всей деревней расскажу, как вы, комсомольцы, друг другу помогаете тайком детей крестить.
— Чего ты болтаешь?
— Я? Болтаю? Кто лошадь дал, чтобы Варвариного цыганенка в церковь свозить? Ты.
— Так что же, его крестили?
— В самом лучшем виде.
Семен Кустов растерянно молчал.
— Ну что, прищемил я тебе язык дверью? — торжествующе ехидствовал Микола. — Теперь попробуй ко мне придраться — ославлю.
Семен, не дослушав его, шагнул к двери и вышел на улицу.
У сельсовета он встретил Николая Степановича:
— Николай Степанович, Варвара Алексеевна своего ребенка вчера в церкви окрестила. Надо об этом вопрос на комсомольском собрании ставить. Что же это получается? Комсомолка — и окрестила!
— Постой, постой, не торопись, — остановил бригадира Николай Степанович, — не на пожар бежишь. Говори толком.
— И так все ясно: окрестила, и все. Их вчера Микола Медвежатник в Черемково возил. Он сам мне сейчас все рассказал. Лошадей на работу не хватает, а тут по церквам разъезжают. Он вчера лошадь просил, будто бы свою старуху в больницу везти, а сам тетку Паладь с мальчонкой в церковь катал.