— Ну ладно, вставай, хватит на первый-то раз, — сказала она. — Как привыкнешь, сам станешь молиться. Вот тебе яичко и молоко. Помолился — бог тебе и послал!
Костик обрадованно вскочил с колен, взобрался на лавку перед столом. Он быстро разделался с яйцом и принялся за обе щеки уписывать хлеб с молоком. Олешиха села к окну и взялась за веретено. Прежде чем начать прясть, она осторожно поковыряла веретеном в ухе.
— Опять холод будет, — вздохнула она.
— Откуда ты знаешь? — удивился Костик. — Тебе бог сказал?
— Примета такая: если уши чешутся, знай, будет, холод. Потому что я зимняя, родилась в январе. А бог никому не говорит, и ты не путай одно с другим.
К вечеру действительно похолодало. На минутку забежала домой Варя, положить портфель и сказать матери:
— Ужинайте без меня и ложитесь спать. Мы сейчас уходим в Сордву.
— Зачем еще? — недовольно спросила мать.
— Наш кружок самодеятельности концерт показывает.
Она переоделась, поцеловала Костика и ушла.
Вернулся с работы Алексей Филиппович. Поужинали я легли.
Костику не спалось. Он лежал, скрючившись на широкой постели, и уже не в первый раз спрашивал бабушку:
— Баба, куда мама ушла?
— Дрыхни, пострел! — отзывалась бабушка с печи. — Говорю тебе: в Сордву ушла на танцульку.
— А скоро придет?
— Когда придет, тогда и придет. Спи давай, и мне не мешай. Вот придет домовой или прилетит кукушка — тогда узнаешь. Спи.
Костику хочется спросить, кто такой домовой и что плохого, если прилетит кукушка, но он боится спросить. Бабушка и так, на него сердится. «Вот придет мама, у нее спрошу, — думает он. — Мама все знает, она ведь учительница». Но мамы все нет и нет, и глаза у Костика сами собой слипаются. Он думает сквозь сон: «Только бы не уснуть».
И засыпает окончательно.
А Варя в это время была еще в Сордве. Только что кончился концерт, и шумковская молодежь шумной ватагой высыпала на улицу. Варя притопнула валенками, раскинула руки и запела частушку:
Все засмеялись.
— Пойдемте напрямик через поле, — предложила она. — Сократим полкилометра.
— А не провалимся? — спросил кто-то. — Снег глубокий.
Андрей сошел с дороги, попрыгал на снегу.
— Наст крепкий, — сказал он. — Не провалимся. Пошли!
Девушки и парни взялись за руки по двое, по трое и с песнями и шутками двинулись в путь. Варя не заметила, как оказалась рядом с Андреем.
Стоял сильный мороз. Небо было ясное, звездное. Из-за Горбатого леса выплыла полная луна, на голубоватом снегу протянулись длинные тени деревьев, засверкали всюду яркие блестки. Вокруг было видно далеко, как днем.
Пока шли полем, наст держал хорошо, но в овраге, где росли редкие елочки, кое-кто стал проваливаться. Шутки, смех… Чтобы меньше проваливаться, все разбрелись, каждый шел отдельно, и лишь Андрей не выпустил Вариной руки.
Варя набрала полные валенки снега. Перебравшись на другую сторону оврага, снова на твердый наст, она стала вытряхивать из валенок снег. За это время другие парни и девушки ушли далеко вперед, и Варя с Андреем остались одни.
— Догоним? — предложила Варя, но Андрей отрицательно покачал головой.
Андрей заглянул Варе в лицо. Большеглазое, румяное от мороза, окаймленное белым платком, усыпанным снежными блестками, оно показалось Андрею таким красивым, что он зажмурился.
— А помнишь, Андрюша, — задумчиво глядя на луну, сказала Варя, — как мы с тобой вот так же, взявшись за руки, возвращались с выпускного школьного вечера… Как давно это было…
Подошли к полевым воротам. Вот и Шапка-сосна, освещенная луной. Ночью она еще красивее, чем днем. Вся в инее, белая, пушистая. Ее тень тянется далеко и теряется где-то среди шумковских домов. В Шумкове совсем не видно огней. Вечер поздний, все уже спят.
— Быстро мы пришли! — огорченно сказал Андрей. — Не надо было идти напрямик…
Они подошли к Вариному дому, постояли у ворот. Андрей всё еще держал Варю за руку.
— Мне пора, Андрюша, — сказала Варя.
Он нехотя выпустил ее руку:
— До свидания!
Когда по утрам Варя и Алексей Филиппович уходили на работу, Костик еще спал, но зато обедали все вместе.
Костик встретил Варю на крыльце:
— Мама, ты почему так долго не приходила? Деда уже за стол сел.